Замерзшие сердца - Ханна Коуэн

– Разве я не потрясающе выгляжу с ребенком на руках? – спрашивает Грейси, когда я сажусь в кресло рядом с ней. Голос ее достаточно тих, чтобы не разбудит ребенка, но довольно громок, чтобы я уловил намек. Страшный звук – что-то вроде вопля раненого животного – пытается подняться в горле, но я его сглатываю. Знаю, что глаза сейчас округлились, а рот приоткрылся, поэтому просто смеюсь, пытаясь скрыть свой шок.

– Ты всегда потрясающе выглядишь, – отвечаю я. Надеюсь, моя речь прозвучала достаточно убедительно и скрыла испуг?

Глаза Грейси скользят по моему лицу. Брови хмурятся, пока она изучает меня в поисках какой-то эмоции – скорее всего, страха. И я не удивлюсь, если она его найдет. Мысль о детях приводит меня в ужас. У меня сразу колени подкашиваются, а лоб покрывается испариной. Но это не потому, что я не хочу детей. Нет, я желаю всего, что только можно получить от Грей, но я почти уверен, что буду ужасным отцом. Откуда мне знать, как воспитывать ребенка, если меня никто не воспитывал? Последнее, чего хотелось бы, – это вырастить еще одного меня или, что еще хуже, еще одного Ривера.

Мои колени дрожат, когда я смотрю на Оукли через костер. Он чертовски хороший отец. Хотя чему тут удивляться? Он терпелив, как святоша; сердце у него размером с обеденную тарелку, и он ничего не боится. Оукли рожден, чтобы стать мужем и отцом. Видит бог, он достаточно натренировался быть мужчиной. А я? Это уже другая история.

Я высокомерный, вспыльчивый парень с таким багажом дерьма, какого не встретишь ни в одном аэропорту. Понятия не имею, как должно выглядеть нормальное детство. Как я смогу вырастить ребенка, не зная, правильно поступаю или нет?

В глазницах пульсирует боль – встряхиваю головой и смотрю на Грейси, молча наблюдая, как она напевает колыбельную, прислонившись щекой к темно-коричневой голове Мэддокса, покрытой персиковым пухом. Счастье так и струится от нее густыми, сжимающими грудь волнами. Я вроде и пытаюсь отвести от нее взгляд, но вместо этого таращусь на крупный бриллиант на безымянном пальце. От этого вида щемит в груди, а сердце начинает колотиться с бешеной скоростью.

Опустившись на одно колено в мягкий белый песок на том же мексиканском пляже, где Грейси начала разрушать то, что я считал нерушимой стеной вокруг своего сердца, я сделал ей предложение – любви всей моей гребаной жизни. На глазах моего отца, брата Грейси и моего сводного брата, который не погряз по уши в кокаине. Она ответила согласием и сделала меня самым счастливым мудозвоном на свете.

И тут понимаю, что наших малышей я буду растить не один. Грей была рождена для того, чтобы стать мамой. Вижу это по улыбке и добрым глазам, когда она преподает урок танцев, по тому, как радуется, уходя нянчить племянника. Она еще так молода, и я знаю, что торопиться нам некуда. Так почему же напрягаюсь из-за того, к чему в свое время все равно буду готов?

Потому что я идиот. Вот почему.

– Ты в порядке, Тай? – Этот вопрос освобождает меня из клетки, в которой сам себя запер.

Кивнув, встречаю любопытный взгляд Грейси.

– Иди ко мне.

Грей поднимает бровь, но, когда я хлопаю по коленям, сразу понимает меня. Осторожно встав со стула и крепче прижимая к себе Мэддокса, она медленно и уверенно направляется в мою сторону, стараясь не разбудить малыша. Вскоре Грейси оказывается рядом и поворачивается, чтобы сесть. Я протягиваю руки, крепко обнимаю ее за талию, притягиваю к себе и жадно вдыхаю аромат ее волос.

Ощущая пристальный взгляд Оукли, поворачиваюсь к нему, приподнимая левый уголок рта. Ава тотчас дотягивается до Оукли и шлепает его по руке.

– Оставь их в покое, – ругает она, отмахиваясь от искры, летящей от костра в недавно покрашенные длинные рыжеватые волосы. Это новый образ, по сравнению с короткими каштановыми волосами, к которым мы привыкли, но выглядит он весьма неплохо.

Оукли вскидывает руки перед собой.

– Я ничего не говорил!

– Ты забываешь, как хорошо я тебя знаю, – поддразнивает Ава, коварно улыбаясь.

Оукли театрально закатывает глаза и, повторяя за мной, похлопывая себя по коленям.

– Ну?

– Что? – Ава пожимает плечами, как будто не догадывается, о чем речь.

– Ты сама знаешь. Не заставляй меня сажать тебя насильно.

– Это угроза?

Кадык Оукли подрагивает, когда он откидывается на спинку стула и бормочет что-то под нос. К счастью, я нахожусь слишком далеко, чтобы расслышать.

Упираюсь подбородком в плечо Грейси, утыкаюсь лицом в теплую шею и начинаю смеяться.

– Что за идиотство?

– Ты о ком? Об Оукли или Аве? – Грейси прижимается ко мне.

– О твоем братце.

– Ты только сейчас это понял?

Я отстраняюсь от шеи Грей и смотрю на спящего мальчика с носом-пуговкой, завернутого в одеяло «Ванкувер Варриорз». Слышу его ровное дыхание, вырывающееся из крошечного ротика, и чувствую, как уголки моего рта подрагивают.

– Сколько детей ты хочешь? – шепчу я.

Очевидно, застал ее врасплох. С удивленным вздохом Грейси поворачивает голову:

– С каких пор ты начал говорить о детях?

Хороший вопрос, детка.

Я пожимаю плечами:

– Вероятно, с этих.

Грейси кивает.

– Наверное, двоих. Двух мальчиков. Я-то знаю, сколько проблем от девчонок.

Думал, что от одной только мысли о двух моих копия, бегающих рядом, меня стошнит. Но от тепла, бурлящего в венах, улыбка вдруг расплывается настолько, что я боюсь взрыва щек.

– Ладно, пусть будут два парня.

Грейси хихикает.

– Так не пойдет, детка. Выбирать не получится.

– А жаль, – усмехаюсь я, засовывая руку ей под толстовку и прижимая к мягкому животу.

– Что с тобой сегодня? – спрашивает она, прислоняясь к моему затылку.

– Ничего. Я просто люблю тебя.

Грейси протяжно выдыхает:

– И я люблю тебя.

– Это хорошо. – Я наклоняю голову и нежно целую ее скулу. – Потому что теперь ты не сможешь от меня избавиться.

– Это угроза или обещание?

– Обещание, – бормочу я. Знаю, что мой тон тверд и решителен. – Определенно обещание.

Звук распахнутой настежь двери привлекает наше внимание: в направлении дома несутся четыре головы. Чувствую, как нарастает напряжение, словно воздух в воздушном шаре. Во дворе появляется Адам, крепко держа за руку свою миниатюрную копию.

Спустя мгновение он произносит всего одно слово, которое устремляется в прохладный поток ночного воздуха, как тяжелый булыжник:

– Сюрприз?