Сахар и золото - Эмма Скотт
– Что? – Фиона с недоумением покосилась на меня.
«Только ты можешь быть настолько глупой, чтобы поверить в подобную историю…»
Догадавшись, что это он, и он находился прямо здесь, в этой комнате, я стиснул зубы.
– Кто это? – с нажимом проговорил я. – Кто? Кто назвал тебя глупой?
– Что ты сказал?
Фиона уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Краска сошла с ее лица. Она покачала головой и, поднявшись на дрожащие ноги, попыталась пройти мимо меня. Над ней повисло густое, пахнущее гнилью облако.
– Нет. Я не… я не глупая. Не знаю, что происходит, но я не могу…
Я протянул руку и поймал Фиону за запястье, желая спасти, пока она с головой не окунулась в эту черноту.
Пустая комната преобразилась, и я оказался в белой, выложенной голубой плиткой ванной с полевыми цветами на занавесках. Мужские бритвенные принадлежности здесь соседствовали с женским кремом для лица, а на полу лежал розовый коврик.
Небольшое пространство разорвал женский крик.
Я отшатнулся к стене между унитазом и туалетным столиком и уставился на девушку. Фиона лежала на полу, свернувшись калачиком, корчась и держась за живот. Ее длинные светло-русые пряди прилипли к щекам, а пот заливал искаженное агонией лицо.
Она снова закричала. Звук эхом отразился от стен и достиг барабанных перепонок, разбивая мне сердце.
– Фиона… – прошептал я.
– Стив, – она протянула руку в сторону двери, – помоги мне… пожалуйста…
Черт возьми, как много боли! Горячая и желтая, воняющая гноем и желчью, она исходила от Фионы волнами.
Дверь открылась, и в проходе появился он. Высокий. Бледный. Рыжеволосый. С безжизненными голубыми глазами.
– Черт возьми, Тесс, что такое?
«Тесс? Ее ведь зовут Фиона…»
– Стив… – она подняла к нему залитое потом и слезами лицо, – мне плохо. Мне очень плохо. Страшно. Помоги мне.
Я оттолкнулся от стены, желая опуститься рядом с ней на колени, поднять и отнести ее, однако не смог пошевелиться. Попробовал еще раз, но нет.
– Помоги мне, – захныкала Фиона.
– Помоги ей! – закричал я.
Стив потер подбородок.
– Хорошо, Тесс. Господи, поехали. Давай.
Он наклонился, помогая Фионе подняться на ноги. Попробовав выпрямиться, она непроизвольно вскрикнула и рухнула обратно. На полу она снова свернулась калачиком.
Я бросился к Фионе, чтобы обнять ее, но не получилось даже сдвинуться с места.
– Чертов ублюдок, сделай что-нибудь! – рявкнул я.
Стив вздохнул и, неспешно наклонившись, поднял Фиону. Она вцепилась ему в шею, судорожно всхлипывая и рвано дыша, словно тонула.
Нет, она и правда тонула. В боли, лихорадке и страхе.
Стив вынес ее из ванной, и я последовал за ними в машину. На заднее сидение. Он усадил ее спереди и сел за руль. Снаружи стояла глубокая ночь, фары освещали сугробы, а на лобовое стекло падали снежинки.
Фиона вздрогнула и захныкала под одеялом.
Я протянул руку в попытке коснуться ее.
– Я здесь, детка.
Однако моя рука замерла, осталась на месте. Звуки вернулись ко мне, как если бы я прослушивал аудиозапись.
– Это ерунда, идет? – проговорил Стив. – Когда мы приедем, не устраивай сцен. Это только между нами, так ведь? Никому не нужно знать лишнего, Тесс.
«Тесс. Почему он называет ее Тесс?»
Фиона молчала и тихо плакала, а в те моменты, когда машину подбрасывало на кочках, слабо вскрикивала.
Добравшись до больницы, Стив вышел на подъездной дорожке к отделению неотложной помощи. Он оставил Фиону в машине. Со мной.
– Фиона. Фиона, ты меня слышишь? Я с тобой. – Я потянул к ней ладонь, но ничего не произошло. – Боже, детка, мне так жаль, что с тобой это происходит…
Распахнулась дверца, и чужие руки принялись вытаскивать Фиону наружу.
Теперь мы находились в больничной палате. Фиона лежала на кровати, а ее светлые волосы, тусклые и ломкие, безжизненно падали на плечи. В ее венах торчали трубки от подвешенных сверху капельниц, а к запястьям крепились датчики от фиксирующего пульс аппарата. Глубоко ввалившимися глазами она следила за доктором, который опускался на стул рядом с ее кроватью.
– Результаты ультразвука не утешающие, – мягко произнес он. – Инфекция распространилась довольно быстро и нанесла серьезный ущерб.
– Насколько все плохо? – спросила Фиона голосом едва громче шепота.
Я собрался подойти к ней ближе, но так и остался в углу.
Доктор снял очки. Положил руки на колени, как бы показывая, что они сделали все, что в их силах.
– Остались спайки, – сообщил он. – Инфекция оставила спайки на ваших фаллопиевых трубах и значительной части матки.
Уставшая от боли Фиона напряглась.
– Что это значит?
– Это означает, что ваши шансы забеременеть и выносить ребенка очень низкие. Я бы сказал, в пределах десяти процентов.
– Десять процентов, – уставившись на него, Фиона повторила: – десять…
– Мне очень жаль. Извините за плохую новость. Я уже сообщил вашему мужу…
«Ее муж. Этот ублюдок ее муж?»
Врач произнес что-то еще, но уже шепотом, а потом удалился.
Мы с Фионой остались одни. Я с ужасом наблюдал, как возрастают ее страдания. Провидение безжалостно демонстрировало мне ее самые сокровенные желания и мечты, сгоревшие, словно бумага и унесенные ветром.
Вот она сияет ярче солнца, узнав, что внутри нее зародилась жизнь. Вот стискивает зубы во время схваток, но забывает обо всем, когда ребенка прикладывают к груди. Утренний хаос за завтраком, когда дети собираются в школу. Смех или пререкания за обеденным столом, ободранные колени, сказки на ночь. Дом, наполненный звуком шагов, мультфильмами и плачем голодного младенца.
А потом все исчезло.
Болезнь опустошила ее, оставив зияющую рану и черноту.
Красивое лицо Фионы исказилось. Рот открылся в беззвучном крике, тихие рыдания пронзили ее тело, согнув пополам. Звука не было. Лишь агония и слезы. Лежащая на кровати Фиона выглядела одинокой и маленькой.
– Николай… – Услышав ее голос, я отвел шокированный взгляд от фигуры на кровати. – Николай…
Я моргнул. Дом Нейта и Гриффа. Пустая комната. Передо мной стояла Фиона. Здоровый цвет кожи, волосы длинные и розовые… но над ней пеленой навис страх. И в этом была моя вина, потому что Фиона старалась вырваться из моего захвата.
– Ты делаешь мне больно.
Посмотрев вниз, туда, где крепко удерживал ее за запястье, я увидел свои побелевшие пальцы и сразу же отпустил ее. Фиона отдернула руку, и я заметил оставленные мной следы.
– Мне жаль, – произнес я. – Сожалею о том, что этот ублюдок сделал с тобой…
Мои глаза застилала ярость, приглушавшая исходившие от Фионы страх и стыд.
– Что происходит? – со слезами на глазах спросила она, отступая. С каждой секундой страх усиливался. – Как ты… то, что ты сказал. Откуда ты узнал?
– То, что я сказал… – Стоило взглянуть на
