Возвращение - Николас Спаркс
Интересно, что бы сказали родители о моей теперешней жизни? Я ведь два с лишним года сидел без работы. Отец наверняка пришел бы в ужас; он отчитывал меня даже за пятерки с минусом и расстроился, когда я предпочел Военно-морскую академию, а не его альма-матер – Джорджтаунский университет – и не Йель, где он получил степень по юриспруденции. Каждое утро отец вставал ровно в пять, за чашечкой кофе читал «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс», а затем ехал в Вашингтон, где работал лоббистом на различные компании. Хваткий и настойчивый переговорщик, он всю жизнь посвятил заключению сделок и знал наизусть целые разделы налогового кодекса. У него и пяти его партнеров по бизнесу в подчинении находилось более двухсот юристов; на стенах отцовского кабинета красовались совместные фотографии с тремя разными президентами, полудюжиной сенаторов и бессчетным числом конгрессменов.
Отец не просто работал – он все свое время посвящал работе, проводил в офисе семьдесят два часа в неделю, а по выходным играл в гольф с клиентами и политиками. Раз в месяц он устраивал дома прием, куда съезжалось еще больше политиков и клиентов. А вечерами часто уединялся в кабинете, где его ждали срочные звонки, доклады, планы. Мысль о том, чтобы в середине рабочего дня отдохнуть на веранде с бутылочкой пива, показалась бы отцу сущим бредом: он же Бенсон, а не бездельник какой-то! Безделье, по его мнению, было худшим из зол.
Он никогда не проявлял ко мне особой заботы, однако не могу назвать его плохим отцом. Честно говоря, мать тоже не стояла часами у плиты и не заседала в родительских комитетах. Выучившись на нейрохирурга в университете Джонса Хопкинса, она постоянно выезжала на вызовы, всецело разделяя отцовскую увлеченность работой. По мнению дедушки, она из кожи вон лезла, чтобы скрыть свое происхождение, ведь появилась на свет она в маленьком городке, а ее родители даже в колледже не учились.
Тем не менее я никогда не сомневался в родительской любви, пусть даже сроду не видел домашней еды, а фуршетов посетил больше, чем семейных походов с палатками. В Александрии[6] такие семьи – обычное дело. Со мной в элитной школе учились дети авторитетных, преуспевающих родителей, перенимая от них стремление сделать блестящую карьеру. Хорошие оценки здесь никого не удивляли, требовалось больше. От детей ждали свершений в спорте, музыке, а лучше – во всем сразу, и в придачу – популярности у сверстников. Признаюсь, и меня увлек этот круговорот; перейдя в старшую школу, я хотел только одного: не ударить в грязь лицом. Я встречался с самыми успешными девчонками, по годовым отметкам уступал лишь одному однокласснику, участвовал в чемпионате штата по футболу, исполнял пьесы на фортепиано.
Увы, родители так и не увидели, как я получаю диплом. Я стараюсь поменьше думать о той авиакатастрофе и не люблю о ней рассказывать. Обычно собеседники не знают, что сказать. Беседа затухает, а я жалею, что вообще открыл рот.
Но порой я задумываюсь: может, я просто говорю не с теми людьми? И есть ли на свете «те люди» – которые проявят участие? Одно скажу вам точно: жизнь никогда не идет по намеченному плану.
Глава 2
Я знаю, о чем вы, наверное, подумали: с чего бы парню, который два с половиной года пребывал в умственном и эмоциональном раздрае, становиться психиатром? Способен ли он кому-то помочь, если даже со своими тараканами не разобрался?
Хорошие вопросы. Что касается ответов… Черт, я и сам тогда не знал. Сомневался, что кого-то вылечу. Тем не менее мои возможности были ограничены. С карьерой хирурга я попрощался навсегда – из-за частичной слепоты, нехватки пальцев и прочего, – а семейным врачом или терапевтом работать не хотел.
И все же я скучал по хирургической практике. Скучал по обработке рук перед операцией: по тому, какой шершавой делалась кожа, по скрипу резиновых перчаток; я любил восстанавливать кости, связки и сухожилия, любил уверенность в каждом движении.
Однажды в Кандагаре паренек лет двенадцати раздробил коленную чашечку, упав с крыши, и местные медики так неумело его прооперировали, что бедняга едва ковылял. Мне пришлось заново восстанавливать ему колено, а через полгода он сам прибежал ко мне на осмотр. В тот миг меня охватила радость: я все исправил, вернул мальчугана к нормальной жизни. Я спрашивал себя, принесет ли такие же чувства работа психиатром? Можно ли окончательно вылечить болезни психики?
Жизни свойственны крутые повороты, и на разных этапах пути наши мечты и надежды меняются. Вчера доктор Боуэн – я с ним беседую по скайпу каждый понедельник – сказал, что люди – творения незавершенные. Я размышлял об этом, стоя вечером у гриля и слушая мурлыканье радио. Садилось солнце, озаряя многоцветное небо. Я перевернул стриплойн-стейк[7], который приобрел в мясной лавке на другом конце города. На кухне меня дожидались ломтики печеной картошки и салат.
Нет, я не заправский кулинар, как вы могли подумать. Я неплохо управляюсь с грилем, вот и все. После переезда в Нью-Берн я три-четыре раза в неделю подбрасываю угля в старый дедушкин «вебер»[8] и разжигаю огонь. Это напоминает мне о детстве, когда летними вечерами мы с дедушкой готовили ужин во дворе.
Как только мясо подрумянилось, я положил его на тарелку и уселся за стол на задней веранде. К тому времени уже стемнело, вдалеке горели огни домов, а луна отражалась в спокойных водах Брайсес-Крик. Стейк удался на славу – жаль, печеная картошка немного остыла. Я бы ее подогрел, но микроволновки на кухне не было. Да, я сделал дом пригодным для жизни, однако еще раздумывал, стоит ли покупать новую технику, менять черепицу, заделывать щели в рамах и выравнивать кухонный пол. Соберись я продать участок – уверен, новые владельцы снесли бы дедушкин дом, чтобы возвести другой, по индивидуальному проекту. Не нужно было разбираться в недвижимости, чтобы понять: ценность участка заключалась в земле, а не в постройках.
Поужинав, я отнес тарелку в раковину, а затем вернулся на веранду с бутылкой пива, собираясь немного почитать. Я привез с собой целую стопку учебников по психиатрии, которые хотел проштудировать перед отъездом в Балтимор, – например, книги о психофармакологии или плюсах и минусах гипноза. Чем больше я читал, тем больше понимал, как многого еще не знаю. Обучение давалось мне с трудом; порой я чувствовал себя старым псом, которого пытаются обучить новым трюкам. Когда я пожаловался доктору Боуэну, тот посоветовал не ныть.
Я устроился в кресле-качалке, зажег лампу и начал было читать, как вдруг услышал голос со стороны дороги. Выключив радио,
