Ты тоже видишь смерть - Ао Морита
С тех пор как к нам вступила Куросэ, с полок исчезла вся пыль. Кадзуя постоянно оставлял за собой пакетики из-под закусок, крошки и банки. Теперь его нет, и въедливой Куросэ, которая обожает наводить чистоту, возможно, станет скучновато. Из дел осталось разве что заполнить новый сиротливый стеллаж книгами.
Скрипнула дверь, и на пороге выросла вторая участница кружка. Она бросила на меня смущенный взгляд и присела за ту же парту, что и обычно. Робела, видимо, потому что я ее вчера обнял в порыве чувств. Лицо обдало жаром, и я тоже неловко отвернулся.
– В кружке остались только мы… – заметила девушка, доставая из сумки книгу, завернутую в дополнительную обложку.
– Да, жалко. Теперь, наверное, нас закроют.
– А, нет, за это не переживай. Я уже говорила с куратором.
– О чем?
– Что до нашего выпуска Кадзуя будет считаться участником кружка. – Куросэ сдержанно улыбнулась и добавила: – Учителя не возражают, так что литературному кружку быть.
– Ого. Ну и замечательно.
– Угу.
Я тоже достал из сумки книгу и покосился на ту, что читала Куросэ. Наверняка опять саморазвитие. Судя по вороху торчащих во все стороны закладок.
– Кстати, я же у тебя тоже хотел спросить.
– Что? – Она закрыла томик и подняла на меня глаза.
Мы в последнее время нередко оставались наедине, но не успели поговорить на одну тему.
– А ты зачем живешь?
Уж кто, как не Куросэ, любительница мотивирующей литературы, лучше всех мне ответит, в чем смысл жизни. Может, она хотя бы отчасти поняла ответ на вопрос, над которым я бился последние три месяца.
– Кадзую-куна тоже спрашивал? – хихикнула Куросэ, и я честно ответил:
– Да.
– Он за тебя переживал. В день, когда его не стало, он мне сказал, что тебя явно что-то гложет.
– Ого…
– Я… – вымолвила Куросэ и остановилась. Видимо, подбирала слова, а я внимательно смотрел, как ее взгляд блуждает по комнате. – Я не знаю.
– А? – Она столько времени молчала, и такой ответ?
Девушка серьезно поглядела на меня:
– Не знаю, но что-то такое у меня засело в душе, что иначе я жить не могу. Хотя сама не понимаю что.
Что ж, наверное, тоже один из возможных ответов. Наверное, на такой вопрос каждый отвечает по-своему. А может, и вовсе не стоит искать никакого ответа.
– А ты, Арата-кун? Зачем живешь?
Она меня огорошила, и я умолк. Я только спрашивал, а собственные мысли еще ни разу не формулировал. Куросэ не сводила с меня глаз и ждала, что же я скажу.
– Я тоже не знаю. Но еще будет время подумать.
Пока что ничего другого в голову не идет. Теперь, когда вся жизнь еще впереди, я неспешно заполню картину штрихами или напишу свою историю.
Одно я знал точно: чтобы найти ответ, надо жить. Значит, пока рано сдаваться. Даже если вдруг над моей головой опять зажгутся цифры, я буду спасаться от смерти, пока не пойму, ради чего я все-таки жил. А потом уже можно и упокоиться с миром.
Остаток времени мы молчали, уткнувшись каждый в свою книгу. Без Кадзуи у нас в кабинете все-таки слишком гнетущая тишина. Что бы я отдал, чтобы мы все вместе прозанимались тут все три года до выпускного! Чтобы Кадзуя еще немного попредседательствовал в нашем литературном кружке. Вот было бы счастье.
Я глядел на пустующее место и размышлял о том, что могло бы быть, и тут зазвенел звонок. Зимой внеклассные занятия заканчивались раньше. Пусть я хотел еще немного почитать, но пришлось закрывать книги и собираться.
– По домам? – спросила Куросэ.
– Ага.
Мы как ни в чем не бывало миновали коридор, школьные ворота: Куросэ шла рядом и вела велосипед. Солнце только село, и небо, окрашенное багрянцем, казалось чьей-то ожившей фантазией.
– Арата-кун, ты как будто переродился.
– Разве? – переспросил я, переводя на нее взгляд.
– Наверное, это неудивительно, но до вчерашнего дня твои глаза казались мертвыми, ты ходил мрачнее тучи, а теперь у тебя лицо прояснилось, как чистое небо. Такой ты и есть обычно, да?
– Наверное. Когда я увидел цифры, то поставил на себе крест и ходил в несколько раз угрюмее, чем всегда. Но лично я считаю, что в основном переменился не потому, что угроза миновала, а потому, что в моей жизни теперь есть ты.
– Чего? А я-то тут при чем? Я же ничего такого… Правда?
– Правда, – улыбнулся я недоумевающей Куросэ.
Она озадаченно склонила голову набок:
– Ничего не поняла, но рада, если от меня правда была польза. – Она робко улыбнулась.
– Ой!
В Куросэ чуть не врезался встречный велосипедист. Она бы упала, но я успел ее подхватить до падения. Ее собственный велик вырвало из рук, и он отлетел на дорогу, но, к счастью, не попал под машину.
– Ты в порядке?
Паренек, который чуть не сбил ее с ног, на вид девятиклассник, звонко извинился и укатил дальше.
– Я в полном порядке. Но если б не ты, могла проститься с жизнью! – серьезно призналась она.
– Глупостей не говори, – пригрозил я и отпустил ее.
Из корзины велосипеда выпала сумка, а оттуда по дороге рассыпались книги. Видимо, эта растяпа забыла застегнуть молнию. Я помог все собрать.
«Как подойти к любимому мальчику», «Любовь и страсть», «Отношения для чайников». Самодельные обложки послетали, и миру явились названия припасенных Куросэ изданий.
– Ой! Не смотри! – взмолилась она, отбирая у меня всю стопку.
Красная как рак, запихнула их обратно в сумку, подняла велосипед и ускорила шаг.
А всего пару месяцев назад подруга читала только про смерть. Теперь ее книжная выборка куда лучше отвечала стереотипам о старшеклассницах. Я вспомнил ее рассказ и хихикнул.
Так и улыбался, провожая взглядом стремительно удаляющуюся Куросэ.
Дома меня встретило звонкое тявканье. Мама собирала клетку для собаки, а рядом с ней послушно сидела миниатюрная такса. Поодаль громоздились всякие сопутствующие товары: пачка корма, лоток и прочее, и прочее.
– О, забрала?
– Ага, – оборачиваясь, ответила мама. – Я заодно накупила всяких игрушек, так что поиграй с животным.
Я подобрал мячик, который как раз прикатился мне в ноги, и пустил его к таксе. Поначалу песик испугался, но, как только игрушка остановилась, потрогал лапой, погрыз – и увлеченно с ней завозился. Когда я, воспользовавшись моментом, попытался его погладить, тяпнул меня за пальцы.
Так я снова встретился с таксой, которая должна была появиться у нас в доме уже только после моей смерти, и я очень обрадовался этой встрече. Мы назвали его
