Моя мятежница - Кендалл Райан
– Привет, – говорю я, ставя пакеты с продуктами на стол. – Принес тебе немного бананов. Суп. Хлеб, который ты любишь. Все самое основное.
– Спасибо, детка. – Она поднимает на меня взгляд и улыбается.
Мама выглядит хорошо: нет темных кругов под глазами, а волосы завиты. Все это хорошие признаки того, что она заботится о себе.
– Что это? – спрашиваю я, сбитый с толку, глядя, как она берет со стола желтый карандаш.
– Это раскраска для взрослых. – Она улыбается, и, должно быть, мои брови взлетают вверх, потому что она тут же смеется. – Подарок от моего консультанта по наркологии.
– О. – Я прячу руки в карманы.
– Иди сюда. Я покажу. – Она похлопывает по стулу рядом с собой.
Вздохнув, я присоединяюсь к ней за кухонным столом. С этой выгодной точки я вижу, что она раскрашивает. Это сценка на ферме: с холмами и сараем на переднем плане. Мама протягивает мне цветной карандаш, что-то между серым и коричневым.
– Можешь раскрасить вот эту тачку. – Она кивает на лист.
Я повинуюсь, нанося цвет под наблюдением мамы. Это так странно.
– Как дела с тех пор, как ты вернулась? – спрашиваю я.
Мама улыбается, раскрашивая все нарциссы на холме в яркий, солнечно-желтый цвет.
– Просто отлично. Лучше, чем отлично. А у тебя? Все еще работаешь у Иден?
Я знаю, лучше не верить в то, что мама будто бы избавилась от своей зависимости, но я приветствую любые хорошие новости. Пусть даже сейчас она пытается сменить тему.
Медлю, не зная, насколько подробно стоит рассказывать.
– Э, да.
Мама прекращает раскрашивать, чтобы оценивающе взглянуть на меня.
– Ты взял и влюбился в нее, да?
Я сглатываю и заканчиваю раскрашивать тачку.
– Мы начали проводить время вместе вне работы.
Мама издает горловой звук, затем берет розовый карандаш и подкрашивает поросенка.
– Ну, скажи уже, – резко говорю я. – Что бы ты ни думала, просто скажи.
Она приподнимает плечо и смотрит на меня с сочувствием.
– Я беспокоюсь о тебе, вот и все. Такие девушки, как Иден, они… другие, Холт. Отличаются от нас с тобой.
Пока я перевариваю ее слова, понимаю, что и раньше где-то глубоко внутри соглашался с ней. Верил в ложь, которую повторял себе: мы с Иден настолько разные, что у нас ничего не получится. Но теперь я точно знаю. Если нас что-то и сдерживает, то не наше финансовое положение и не сравнение количества нулей на ее и моем банковском счете.
– В том-то и дело, мам. Иден все равно, есть ли у меня деньги. Она и глазом не моргнула при виде моего комковатого матраса или крошек в кружке, в которой я завариваю ей кофе.
Мама на мгновение замирает и перестает раскрашивать, взглянув на меня.
Поднимаясь на ноги, я продолжаю.
– Я влюбляюсь в Иден, и думаю, она чувствует ко мне то же. Если ты не можешь смириться с тем, что два человека могут быть небезразличны друг другу и чертовы деньги не имеют к этому никакого отношения, тогда я не стану сидеть тут и выслушивать нотации по этому поводу.
– Прости. – Голос мамы срывается. – Я всего лишь хочу уберечь тебя от боли. Такой, что ранила меня много лет назад. Я видела, как подобные люди обращаются с такими, как мы.
– Нет никаких «подобных людей», мам. – Мой тон смягчается. – Все мы одинаковые. У нас у всех есть страхи, неуверенность и то, что мы хотим в себе изменить. И всем нам нужна любовь.
Мама грустно улыбается мне.
– Тогда иди и используй свой шанс, детка.
Глава 25
Иден
– Ты поверишь, если я скажу, что никогда не была на этом пляже?
Стоит редкий теплый день для конца ноября – немного выше двадцати одного градуса, если верить приложению, – и мы с Холтом идем рука об руку по набережной, направляясь от парковки в запланированное место. Холт отказался говорить мне, что он придумал на сегодня. Мои единственные подсказки – подозрительная холщовая сумка, перекинутая через его плечо, и тот факт, что мы идем в сторону пляжа.
– Ни за что, – отвечает он, выгибая бровь.
Я смотрю на него и киваю.
– Обычно моя семья ездила на Кейп-Код несколько раз в год. А зимой мы много раз отдыхали в тропиках. Но этот пляж? – Я машу свободной рукой в сторону береговой линии, усеянной телами счастливых бостонцев, наслаждающихся погодой. – Я всего лишь раз проезжала мимо.
Не уверена, от чего у меня горят щеки, от солнца или смущения, но Холт не притворяется удивленным. Он продолжает задавать вопросы.
– Кейп-Код, да? Никогда там не был. Как оно в сравнении?
– Великолепно, – с улыбкой отвечаю я. Мою память наполняют счастливые моменты отпусков до развода родителей, в те дни, когда семейный отдых на Кейп-Коде был таким же частым, как государственные праздники. – Моя мама – настоящий пляжный тюлень. Обычно она говорит, что пляжи в Бостоне….
Я обрываю себя, прикусывая нижнюю губу, но Холт кивает, вполне улавливая, куда я клоню.
– Понимаю. У них определенная репутация, – говорит он, пиная выброшенный в песок окурок, чтобы подчеркнуть свои слова.
Секундой позже мы добираемся до входа на пляж, но Холт не замедляет шага, ведя нас мимо. Когда я вскидываю бровь, он просто сжимает мою ладонь.
– Я знаю, куда иду. Доверься мне.
Легкое покалывание в груди перетекает во все тело. Я верю ему. Может, больше, чем следовало бы, учитывая, что он вернулся в мою жизнь всего несколько недель назад. Но все, что связано с ним, с нами обоими, шлет мне позитивные сигналы. Даже то, как он держит меня за руку, его пальцы крепко переплетены с моими, но прикосновение такое нежное, словно я птица, которую он не хочет отпускать. Несмотря на свою грубоватую внешность, Холт Росси – нежный гигант, и я последую за ним куда угодно.
После того, как мы минуем самую оживленную часть пляжа, он уводит нас с набережной через заросли кустарника высотой по колено к небольшому участку песка, и тот выглядит так, словно сошел с почтовой открытки. Здесь нигде не видно семейных группок и толп студентов. Лишь мы вдвоем, окруженные белым песком и ровным плеском волн о берег.
Я так очарована открывшимся видом, что едва замечаю, как Холт распаковывает сумку. Когда я оборачиваюсь, то вижу, что он сидит на красном фланелевом одеяле, раздувшись от гордости и наливая вино в два дорожных стакана. От этого зрелища мое
