Сила ненависти - Тери Нова
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но булькающий звук не дает словам вырваться наружу, вместо них по его губам и подбородку начинает стекать густая темная кровь. Дэм падает на колени, и все вокруг меркнет, пока я неподвижно стою всего в двух ярдах от брата. Сирены все ближе, но они звучат как-то странно сквозь грохот барабанных перепонок. Гротескные неподвижные тела двух парней раздваиваются и танцуют на асфальте, третий вовсе куда-то исчезает. Я уже видел такие картинки, похожие на цветной фильм, когда принимал слишком много.
Это нереально.
Подхожу ближе как раз в тот момент, когда тело Дэмиена качается и начинает падать уже на спину, успеваю поймать его и держу, ощупывая волосы и лицо. Крови так много, что мои джинсы пропитываются ею, как и его рубашка, которая теперь багрового цвета.
– До… ми… – зовет он, поднимая руку к моему лицу. Отблеск дорогих часов на его запястье привлекает мой рассеянный взгляд, аккуратно снимаю их и убираю в карман. Ему они больше не понадобятся, время для него остановилось.
Но скоро меня отпустит, и я их верну.
По краям моего зрения мерцают красно-синие огни, они прыгают перед глазами, еще сильней размывая картинку, все как в обычных галлюцинациях, которые приходят после экстази и мета. Я перепробовал столько всего, что уже различаю трипы.
Скоро все это исчезнет. Я знаю.
Поэтому просто сижу на коленях, раскачивая тело Дэмиена в своих руках, ожидая, когда видения отступят и я проснусь на своем грязном диване в комнате с липким столом, усыпанным окурками и заставленным пивными банками.
Наши дниЯ не очнулся. Это был не сон.
Пока я, обдолбанный до состояния спутанного сознания, сидел на грязном тротуаре, пропитанном кровью, из тела моего брата вытекала жизнь.
Понял это лишь на третьи сутки, когда отец затолкал меня в ледяной душ и сообщил, что вот-вот состоятся похороны. Я не пришел. Не мог появиться там, пожираемый виной за случившееся. Если бы набрался сил в тот день, то прыгнул бы в могилу следом за Дэмом. Это я должен был быть на его месте. Я слабак. Слабаки всегда умирают первыми. Если бы не я, его бы вообще там не оказалось.
Следующая неделя прошла как в тумане: я много пил и пытался сделать все, чтобы заглушить в себе любой отблеск воспоминаний. Мне нужно было отключить сознание настолько, чтобы я перестал понимать, где я, что делаю и как, черт возьми, жить дальше.
Это был первый и последний раз, когда отец сделал для меня что-то хорошее, найдя убийцу Дэма и отмазав меня от обвинений в избиении. После этого он упрятал меня на четыре месяца в клинику – самое кошмарное место за всю мою жизнь. Не потому, что там я испытал невыносимую ломку и днями напролет слушал таких же законченных наркоманов, и не оттого, что там не было возможности связаться с близкими – их у меня все равно не осталось, – а потому что внутри тех белых стен внутренний голос постоянно был рядом. Двадцать четыре часа в сутки я слышал в своей голове зов брата, Дэм снова и снова повторял мое имя, шепча его окровавленным ртом. Я вскакивал посреди ночи, просыпаясь в поту, снова почти не спал, не мог смотреть в зеркало…
А потом появился Ди, приятель из гарвардской команды по футболу. Черт его знает, как он узнал, что я там, но это стало моим спасением на некоторое время.
Вертя в руке фишку, заработанную во время своей первой реабилитации, я снова и снова прокручивал свою жизнь в голове. Теперь я вновь ощущал, что проваливаюсь под лед, не зная, смогу ли на этот раз выбраться на поверхность живым.
Глава 20
Оливия
…оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть.
(Мк. 10:7–8)Экстренное собрание, организованное после закрытия клуба и состоящее из меня, Керри и наспех распечатанной стопки бумаг толщиной с палец, завершилось неутешительным вердиктом, что мне следовало читать это чертово соглашение, прежде чем говорить свое «да». Правда, после изречения этой запоздалой мысли Керри напомнила про еще один пункт, в котором четко говорилось, что выбора у меня все равно не было.
Я никогда не жила в одном доме с парнем и понятия не имела, что собой представляет сожительство с таким человеком, как Доминик. Подозревала, что в конечном итоге нам придется съехаться, но надеялась, что у меня в запасе будет по меньшей мере пять месяцев, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Теперь же, стоя в окружении картонных коробок в по-настоящему огромной квартире в престижной части Бостона, я испытывала концентрированную смесь паники и предвкушения.
Люди отца продолжали вносить мои вещи, оставляя их посреди просторного холла, пока я осматривала окружающую обстановку, попутно читая записку, оставленную Домиником. Что сказать, короткие строчки, наспех нацарапанные неровным почерком на обороте картонного обрывка коробки из-под цельнозерновых хлопьев, выглядели по-настоящему гостеприимно:
«Мне нужно уладить кое-какие дела в городе.
Располагайся и чувствуй себя как дома.
Запасной ключ на кухонной стойке».
Это его «как дома» только подчеркивало очевидный факт – это не дом, и мне тут не рады.
Проследив глазами в указанном направлении, я обнаружила ту самую коробку, от которой был оторван кусок картона, что держала в руках. Там же валялись ключи и пластиковая карта, служащая пропуском в здание. Дополняли скупой приветственный ансамбль серые хлопья, рассыпанные по столу. Похоже, я буду жить с неряхой. Прекрасно.
Как только последние вещи были доставлены, я заперла дверь и повернулась к своему новому пристанищу. Потребуется час или два, чтобы полностью все осмотреть. Не теряя время, обошла коробки, взяв самую легкую, и отправилась искать пустую комнату, радуясь отсутствию Доминика и вероятной неловкости, которая определенно возникнет, когда всплывет вопрос совместного быта.
Мебели в квартире было не так много, поэтому окружающее пространство казалось еще больше в моих глазах. Диван, обтянутый темно-серой кожей, занимал почти половину гостиной и был повернут к панорамному окну, за которым простирался шумный город. Мне нравилась идея вечернего созерцания настоящей жизни, я даже представила себя, свернувшейся в клубок в мягком пледе с чашкой ароматного чая после долгого дня.
Гостевая ванная, выложенная черно-белой мозаикой, широкие коридоры, стены которых были выкрашены в серый цвет, – я рассматривала все, за что взгляд мог зацепиться,
