Эгоист - Дарья Белова
Жду очередную пошлую шутку, язвительный комментарий, даже внезапный поцелуй. Сделай Майк нечто такое, я бы сказала, что это в его стиле. А он… Поднимает на меня свой взгляд, в котором и тяжесть, и темнота, и что-то такое, что делает мое сердце мягким и легким, как мягкая игрушка.
– Прогуляемся?
– Это не опасно? – пытаюсь, шутя, заигрывать.
Наши шутки – наша защита.
– Со мной – нет.
Глава 34. Таня
Майк выводит меня на задний двор поместья Марино. Пока мы огибаем большой каменный дом, успеваю поразглядывать все, что попадается на глаза. Завораживает каждая деталь.
– Еще успеешь, – кричит Майк, не обернувшись.
– Что именно?
Запрокидываю голову. Над домом даже небо кажется особенным. Чистым-чистым, голубым-голубым. Ни облачка и по-итальянски жарит.
– Все здесь рассмотреть.
Врезаюсь в остановившегося Майка и в объятия его попадаю. По правую руку какая-то композиция из глиняных амфор, по левую – плетистые розы кроваво-красного цвета. Бутоны только начали раскрываться. Дурманящий аромат спутывал сознание.
Боже, здесь все способствует тому, чтобы втрескаться в Майка Марино намертво. Впечататься в него своими чувствами наглухо. Он вон как довольно улыбается, играя пальцами по моей спине.
– Замерзла? – спрашивает.
Наблюдаю, как улыбка стекает по его лицу, и Микеланджело Марино недовольно хмурится. При этом очарование никуда не исчезает. Ну что за черт?
– Нет. Довольно жарко у вас тут.
– Ты дрожишь.
И правда. Меня потряхивает. Внутри волны разбиваются, ощущения бесконечного течения, которое подбрасывает, затем уносит, топит, выталкивает.
Американские горки – это детский лепет по сравнение с тем, что я испытываю в данный момент.
– Мерзлявая ты, жемчужина. А говоришь, из Сибири. Соврала, наверное.
– Хм… А ты никогда и не узнаешь.
Пытаюсь оттолкнуть от себя Майка, но он же вековая скала. Ему что шторм, что шквалистый ветер или целое цунами, Марино останется непоколебимым.
Приоткрываю рот, чтобы снова брякнуть очередной необдуманный ответ, а Майк большим пальцем проводит по нижней губе. Чуть надавливает, смотрит с остринкой во взгляде.
И накрывает мои губы в нежном поцелуе, который никак ему не соответствует. Гонщик всегда делал это довольно быстро, несколько жадно, с каплей агрессии. Твердо и уверенно. Это всегда обезоруживало.
Сейчас я таю от его ласковых прикосновений, осторожных движений. Еще и солнце будто заточило свои лучи, и они проникают под кожу острыми иглами прямо к сердцу.
Проведя языком по моим губам, он без сопротивления с моей стороны оказывается у меня во рту. Руками сжимаю плечи и двигаюсь к сильной шее. Пальцами веду вдоль напряженных мышц и оставляю бороздки от ногтей на затылке.
Дыхания перестает хватать, а мы все стоим, тремся как-то уже не вполне невинно и романтично. Грудь распирает от внутреннего огня.
– Согрелась? – оторвавшись, шепчет в губы.
У меня по венам лавовые потоки, а не кровь. Но все еще дрожу. И как это объяснить?
– Немного.
Тянусь за второй порцией поцелуев. Марино ухмыляется, снова мои губы гладит. Коротко целует, проводит подушечкой пальца по тонкой коже. Мурашки на моей спине разводит.
Когда мы отрываемся, Марино берет меня за руку и ведет вперед.
Я перестала ориентироваться. Взгляд расфокусирован, могу только чувствовать. На языке вкус наших поцелуев, почему-то они с привкусом винограда и сладкого апельсина. В носу пощипывает, живот сводит, ноги катастрофически непослушные.
Майк ведет меня теперь вдоль виноградников, которые только начали наливаться темно-зелеными ягодами. Постоянно перемещаю взгляд с листьев на спину Майка и его профиль, когда он смотрит в стороны. Ну настоящий итальянец. Сколько сердец успел разбить?
– Это мальвазия, кстати. Мальвазия ди лацио, – Марино замедляет свой ход, поворачиваясь ко мне, но взгляд устремляет вдаль.
Красиво. Безумно красиво.
Мы стоим на вершине небольшого холма, а я и не заметила, что мы поднимались. Все так плавно было, да и я совсем потерялась во времени и, кажется, в пространстве.
– По-другому мальвазия пунтината.
– Если бы ты не был гонщиком, стал бы виноделом?
– Не-е, – посмеивается.
Между нами наконец-то легкость. Флиртующие нотки проскакивают в каждом взгляде, и нестерпимо хочется целоваться снова. Италия, мать ее! Да и Марино чертовски соблазнительный с этим «мальвазия…», «пунтината…».
Вредничать нет никакого желания.
– А кем бы стал?
Майк убирает руки в карманы, чуть прищуривается и смотрит поверх разрастающегося винограда.
– Не знаю. Может, пиццайоло…
– Кем-кем?
– Пиццайоло!
Смеемся вместе. Снова оказываюсь в его объятиях. Все вокруг так и давит своей романтикой, сказочностью, чтобы сознаться, как втрескалась в невыносимого пилота «Серебряных стрел».
– Это тот, кто делает…
– Я знаю, кто это. Сложно представить тебя в фартуке, с тестом в руке.
– Зато еда всегда под боком.
Фыркаю, утыкаясь носом в грудь Майка. Чувствую, как он дышит, как бьется его сердце. Замедлиться бы, нажать на паузу. Меня пугает каждая следующая минута, потому что в данный миг я такая счастливая.
– Или архитектором, – продолжает размышлять и одновременно гладить мою поясницу, пробравшись под футболку, – а ты?
– Мне нравится, чем я занимаюсь.
– Помощник менеджера?
– Я журналист, Микеланджело. Ты забыл?
– Мне кажется, я и не знал…
Цокаю. Вот эгоист!
– Теперь знай: я журналист! У меня и диплом имеется. Красный. Я не должна была работать помощником твоего Паоло, просто так сложилось.
– Ты даже вроде бы уволилась…
Поднимаю голову, ловлю усмехающийся взгляд Марино. Рука этого негодяя уже поглаживает мой живот, и я то после каждого легкого касания втягиваю мышцы. Дыхание прерывистое. Гонимая проснувшимися инстинктами жмусь к Майку.
Пиццайоло, блин, архитектор… Да он самый настоящий гонщик. Упертый, целеустремленный, самовлюбленный. Они все такие, пилоты «Формулы».
– Не дождешься, Майк, я передумала увольняться.
Не сейчас… Сейчас я еще счастлива.
– Нет! Не архитектором, – прерывает, – мне всегда нравились экскурсоводы. Ходят такие с зонтиками, табличками, какую-то чепуху вечно рассказывают.
– Они говорят об истории, Майк Марино. Упс, Микеланджело. И как теперь привыкнуть?
Получаю задорный шлепок. Врезаюсь в тело гонщика, чувствуя, как его дыхание перестало быть прежним.
– В крайнем случае пошел
