Бывшие. Соври, что любишь (СИ) - Черничная Даша

Но вернулся на Родину я лишь сейчас, спустя двенадцать лет.

Мои родители и родители Моники были категоричны. Брак. И никак иначе. Наплодили? Наплодили. Вот и расхлебывайте.

Я решил, что ради ребенка стоит попробовать. Только ради него.

Что из этого вышло? Да собственно, ничего хорошего.

К сожалению, мало иметь ребенка для того, чтобы построить нормальную полноценную семью. Должно быть что-то еще между людьми, а у нас этого с Моникой не было.

Об Ульяне же я думал часто. Через пару месяцев после того, как я сказал ей, что не вернусь, сорвался. Я полез по всем соцсетям, чтобы увидеть, чем же сейчас живет Ульяна Мурашкина. Успокоилась ли она? Переболела?

Но ее страницы зияли пустотой. Все фото снесены, информация удалена, диалоги также удалены. Она исчезла из сети, оставшись только на старых фото своих друзей, к которым я заходил на страницы, когда понял, что Ульяна больше не выложит ничего из своей жизни.

Новых фото с ней не было. Даже на странице ее лучшей подруги Насти. Ульяна будто провалилась сквозь землю.

Через полгода, когда я понял, что она так и не возобновила ведение своих страниц, мне снесло башню окончательно. Катастрофически необходимо было знать — что с ней, как она? Поэтому я пошел через знакомых.

Антон сказал, что у него нет никакой информации о подруге своей сестры, то бишь Ульяны. Якобы он ее сто лет не видел и не слышал ничего о ней, в гости к Насте та не приходит.

Звонок Насте тоже ничего не принес. Подруга Ули разговаривала привычно сухо, с нотками раздражения. Она лишь сказала, что у Ульяны все в порядке и попросила — цитата: «Свалить нахер из ее жизни».

Ясно. Понятно.

Последним был мой отец, ректор вуза, в котором училась Ульяна, где мы собственно и познакомились. Ему я сказал, что мне интересна судьба нерадивой студентки. На что батя лишь ответил, что Мурашкина Ульяна закончила вуз с красным дипломом. Все.

Примерно через год после отъезда я связал себя по рукам и ногам и заставил вырубить это неугомонное чувство и потребность в этой девчонке.

Тем более что у Глеба начались проблемы со здоровьем, а Монике… Монике, как оказалось, насрать на него. Ее больше интересовали собственные потребности, а до ребенка ей не было никакого дела.

Уля охренеть как изменилась. Просто другой человек. И по внешнему виду, и по поведению. Нет больше безбашенности, легкости, веселья. Нет бешеных кудрей, веснушек и лучезарной улыбки.

Теперь это потрясающая женщина. Такая, которой вслед открывают рты. Фигура подтянутая, осанка ровная, взгляд… стервы.

К намеченному времени возвращаюсь обратно в школу.

— Хай, па, — Глеб плюхается рядом.

Мельком бросаю взгляд на синяк на его скуле. Сын Ули неплохо приложил моего, надо сказать.

— Привет. Как дела? — спрашиваю сына.

— I’m fine, dad, — бросает мне нервно.

— Больше разборок не было?

— No.

Вздыхаю. Тянусь к кнопке старта и завожу тачку, выруливаю на дорогу, бросая последний взгляд на школу. Ули нет.

— Почему ты подрался с тем мальчиком? Как его… Леша, да?

— Because he is a dumb ass! — рычит зло.

— По-русски! — повышаю голос.

Глеб отлично знает два языка, но, когда нервничает, иногда их путает. У нас с ним уговор: когда мы на родине, он говорит на русском, вне ее пределов — на английском.

— Все нормально, пап. Подрался — и подрался.

— Причина будет?

— Это обычные мужские разборки! — произносит высокопарно.

А я невольно поджимаю губы, чтобы сдержать улыбку.

— Не сильно ли вы молоды для мужских разборок? — хмыкаю.

— В самый раз! — а сам лыбится, чертяка.

— Что не поделили?

— Честно, пап? — спрашивает устало. — Я и не помню уже. Я ему слово — он мне два. Я ему три, а он мне… во!

Показывает синяк и снова улыбается.

Понятно. Обычные пацанские разборки. В Америке за такое могли выгнать из школы, поэтому там дети вели себя спокойнее, но здесь все иначе. Меня радует лишь то, что Глеб спокойно отнесся к случившемуся. Стойко выдержал и драку, и последующие разборки.

— Болит? — спрашиваю сына, кивая на синяк.

— Норм. Дома лед приложу.

— Слушай, Глеб, ты бы аккуратнее с этим Лешей, — сам не понимаю, зачем прошу об этом.

— Почему? — искренне удивляется сын.

— Не знаю. Не нравится мне ситуация вокруг вас. Мне кажется, могут быть проблемы. И черт его знает, что в голову мальчишке придет.

После этих слов самому становится мерзко. Черт, это ж обычный пацан. Подрались и подрались, сколько этого еще будет? Но что-то внутри неспокойно мне.

— Ок, пап, — пожимает плечами.

— Мама звонила? — спрашиваю сына.

— Ага.

— Когда?

— Месяца два назад, — Глеб отворачивается к окну.

— Даже с началом учебного года не поздравила? — до боли сжимаю зубы.

— Не-а, — сын отвечает беспечно, но голос дрожит.

Моника херовая мать. Периодически я напоминаю ей о том, что у нее есть сын, который требует внимания. Но надолго ее не хватает.

Она вся в своих ретритах, голоданиях, обетах молчания. Никогда не отличалась особой любовью к сыну, а потом и вовсе объявила, что отныне будет жить для себя.

И я бы послал нахер эту эгоистичную суку, но из-за сына не могу. Он любит ее… даже вот такую…

— У тебя уже были уроки у Ульяны Романовны?

— У кого? — Глеб оборачивается и кривится.

— Ну мамы Леши… как его фамилия?

— Не помню, — пожимает плечами.

— Мурашкин? — делаю предположение.

— Как? — смеется Глеб. — Мурашкин? Точно нет. У него фамилия на «С». Са-се-со-сти-сте…. не помню, пап. Она сложно выговаривается.

— Ясно, — выдыхаю, расслабляя руки на руле.

Значит, замуж вышла. Оно и понятно, ребенок ведь есть? Есть.

Значит, где-то есть и отец…

Глава 6

Ульяна

Сегодня у меня впервые урок у класса Леши. Вообще в школе не приветствуется, когда родственники ведут уроки у своих детей, племянников или внуков, но я единственный учитель обществознания в школе, так что выбора не было.

Я бы и сама с радостью отказалась вести уроки у класса сына, да сделать это попросту нереально.

Теперь я немного нервничаю перед уроком, но беру себя в руки.

Захожу в класс за пару минут до звонка.

— Всем доброе утро! — приветствую ребят.

Собрались все, вот только сына Максима я не вижу.

— Здравствуйте! — летит со всех сторон.

Я располагаюсь за столом, тут же звенит звонок. Дети рассаживаются и постепенно успокаиваются.

Мой Лешка сидит в первом ряду на третьей парте, смотрит на меня серьезно и внимательно, никак не компрометирует меня. Дома мы с ним провели беседу, и я объяснила, что в школе я учитель и вести себя со мной нужно соответственно. Глеб так и не пришел… хотя я сегодня видела его в школе.

— Меня зовут Ульяна Романовна, и сегодня мы с вами начинаем новый для вас предмет — обществознание. Мы изучим элементарные научные представления об обществе, о социальном окружении. Обсудим с вами также развитие личности…

— Хеллоу, — открывается дверь и, вальяжно шатаясь, в класс входит Глеб.

Он выглядит расхлябанно: рубашка расстегнута на лишние пуговицы, выправлена из пояса брюк, волосы растрепаны.

— Здравствуй, Глеб, — киваю ему. — Почему ты опоздал?

— Эм… меня завуч вызвала к себе.

Завуч у нас сегодня уехала в департамент образования, значит, Глеб врет. Интересно.

— Что ж, проходи, присаживайся, — говорю спокойно и провожу рукой, предлагая мальчику занять место за партой.

Глеб подходит к третьему ряду и садится за самую последнюю парту. Мгновенно подмечаю, что Лешка оборачивается к нему и смотрит со злостью. Это плохо.

— Мы обсудим с вами развитие личности, найдем собственную позицию, оценим способность к самоопределению и самореализации…

Бух! С грохотом падает на пол учебник по обществознанию. Весь класс дергается, а Глеб поднимает его и, улыбаясь, смотрит на меня:

— Сорри, — звучит совершенно без раскаяния.