Контракт - Мелани Морлэнд
Она молчала и кусала внутреннюю сторону щеки.
– Всю жизнь меня учили, что единственный человек, на которого можно положиться, – это я сам. Даже когда я возвращался домой на каникулы, мне никто не радовался.
Я наклонился вперед и обхватил колени.
– Я старался. Я из кожи вон лез, чтобы меня полюбили. Я был послушным. Отлично учился в школе. Я делал все, что мог, чтобы меня заметили. Тщетно. Подарки, которые я мастерил в школе на День матери и отца, выбрасывали. Все мои рисунки отправляли в мусорную корзину. Я не помню, чтобы меня обнимали перед сном, целовали, чтобы родители читали мне сказку на ночь. Никто мне не сочувствовал, если я ободрал коленку или если выпал неудачный день. На день рождения мне выдавали конверт с деньгами. И на Рождество тоже.
По ее щеке скатилась слеза, и я вздрогнул.
– Я рано понял, что любовь – эмоция, которая меня не интересует. Любовь делала меня слабым. Поэтому я перестал пытаться.
– И не было никого? – прошептала она.
– Всего один человек. Сиделка, когда мне было лет шесть. Ее звали Нэнси, но я звал ее Наной. Это была добрая старушка, и она относилась ко мне не так, как все остальные. Она мне читала, разговаривала со мной, играла, слушала мою детскую болтовню. Говорила, что любит меня. Она спорила с моими родителями и пыталась заставить их уделять мне больше внимания. Она продержалась дольше остальных, поэтому и запомнилась мне лучше других. Однако и она ушла. Они все уходили. – Я тяжело выдохнул. – Наверное, родители решили, что она меня балует, поэтому и уволили ее. Я слышал, как она спорила с моей матерью о том, что они держат меня в изоляции и что я заслуживаю большего. Через пару дней я проснулся и обнаружил в своей комнате новую няню.
– Это ее тебе напоминает Пенни?
– Да.
– И с тех пор?
– Никого.
– С дедушкой ты тоже не был близок? Это же он хотел тебя больше всего.
Я покачал головой.
– Он хотел, чтобы я продолжил род Ванрайанов. Я его почти не видел.
Она нахмурила брови и промолчала.
Я встал и начал мерить шагами комнату. Я позволил себе погрузиться в воспоминания, и мой желудок болезненно скрутило.
– Чем дальше, тем с большим трудом мои родители переносили друг друга, не говоря уже обо мне. Дедушка умер, и они разбежались. Меня много лет перебрасывали с места на место. – Боль в груди грозила меня захлестнуть, и я схватился за затылок. – Никому из них я не был нужен. Куда бы я ни приезжал, нигде никто не обращал на меня внимания. Мама порхала, как бабочка, путешествовала и общалась с людьми. Много раз я просыпался и видел рядом с собой незнакомого человека, которого она оставила за мной присмотреть, пока сама продолжала свой беспечный полет. Отец менял женщин как перчатки. Я каждый раз не знал, с кем столкнусь в коридоре или на кухне. – Я поморщился. – Когда меня отправили в школу, я был даже благодарен. Там я, по крайней мере, мог все забыть.
– Ты правда смог?
Я кивнул.
– Я рано научился мыслить здраво. Я для них ничего не значил. Они часто сами мне об этом говорили и демонстрировали пренебрежение по отношению ко мне. – Я порывисто выдохнул. – И я к ним никаких чувств не испытывал. Эти люди платили за то, что мне было нужно. Наши контакты почти всегда ограничивались обсуждением денег.
– Это ужасно.
– У меня так было всю жизнь.
– Никто из них не вступил в брак повторно? – помолчав, спросила она.
Я рассмеялся горько и резко.
– Дед в своем завещании поставил условие: в случае развода мой отец переходил на пособие. Мать деньгами распоряжаться не могла, поэтому они оставались в законном браке. Отцу было все равно: ресурсов у него хватало. Он изменял матери направо и налево, когда они были женаты, и продолжал после расставания. Они установили ежемесячные выплаты, и она жила, как хотела, и он тоже. Беспроигрышный вариант.
– А тебя во всей этой суматохе потеряли.
– Кэтрин, я никогда не участвовал в этой суматохе. Я был отвергнутым джокером в колоде. Однако в итоге это оказалось неважно.
– Почему?
– Когда мне было почти восемнадцать, родители отправились на какое-то мероприятие. Уже не помню, какое именно, какой-то важный прием. Они такое любили. По какой-то причине они уехали оттуда вместе, наверное, отец решил отвезти мать домой, и пьяный водитель врезался в их машину лоб в лоб. Оба погибли на месте.
– Тебе было грустно?
– Нет.
– Но что-то ты ведь чувствовал?
– Я почувствовал только облегчение. Мне больше не нужно было посещать мероприятия, на которые я не хотел идти, но куда меня посылали для вида. А важнее всего то, что мне не нужно было притворяться, что мне есть дело до отца и матери, которым всегда было на меня насрать.
Она издала странный звук и на мгновение склонила голову. Ее реакция меня удивила. Она выглядела жутко расстроенной.
– Поскольку они состояли в законном браке и их завещания не менялись, я унаследовал все это, – продолжил я. – Все до последней копейки, что довольно иронично, учитывая, что единственный раз, когда они сделали для меня что-то хорошее, – это когда умерли.
– Поэтому ты можешь позволить себе такой образ жизни?
– Не совсем. Я редко запускаю руку в свои активы. Я использую наследство только для важных вещей, например, для покупки этой квартиры и оплаты образования. Я никогда не хотел жить жизнью своих родителей, легкомысленной и расточительной. Мне нравится работать и знать, что я способен выжить самостоятельно. Я никому ничем не обязан.
– Ты платишь мне из тех денег?
Я тревожно потер затылок.
– Я считаю, что ты важна, так что – да.
Она наклонила голову, ее волосы упали вперед и закрыли лицо. Я сел рядом и заглянул ей в глаза.
– Эй. Посмотри на меня.
Ее щеки блестели от слез, глаза были широко распахнуты, а пальцы так крепко впились в подушки дивана, что побелели костяшки.
– Почему ты так расстроилась?
– А ты ждал, что я останусь спокойной, узнав, как тобой всю жизнь пренебрегали?
Я пожал плечами.
– Это прошлое, Кэтрин. Я же говорил, что оно у меня неприглядное. Но оно не имеет никакого отношения к тому,
