Нарушаю все правила - Эми Эндрюс
– О да-а! – энергично кивнула Сюзанна. – Думаю, что каждый. Я, например, живу на ранчо и вообще далека от городских слухов, но даже я о вас слыхала. У вас и вправду есть дюжина кошек, которые являются для вас приспешницами зла?
Теперь уже Би рассмеялась от души:
– Вы поверите, если я скажу, что у меня вообще нет ни одной кошки?
– Очень даже поверю, – улыбнулась Сюзанна. – Добропорядочные жители Криденса действительно любят все загадочное и не прочь распускать самые невероятные слухи. А судя по тому, что я слышала, вы до сих пор держите их в неведении. И раз уж им не удается заполучить факты, они заполняют пробелы вымыслом – до тех пор пока не откроется правда.
Именно так Би и предполагала. Она снова опустила взгляд на холст.
– Так вы художник?
– Да.
Признание с такой легкостью соскользнуло с губ Сюзанны, что Би почувствовала даже нечто вроде зависти.
– А я могла слышать о вашем творчестве?
– Да что вы! Конечно, нет. Я делаю в основном репродукции для частных клиентов, да галереи их порой заказывают из страховых соображений.
– Мне кажется, это так…
– Скучно?
– Что?! Да нет, что вы! – поспешила уверить ее Би. – Я хотела сказать: так важно и значимо!
– Ну, наверное, да. Хотя в последнее время я пишу скорее для себя. Большей частью – портреты. Вот сейчас, к примеру, работаю над портретом нашего мэра. Мой муж Грейди пожелал мне удачи, чтоб не изобразить его напыщенным пустозвоном. – Она расплылась в ухмылке, и Би улыбнулась ей в ответ. – А иногда меня вдруг вдохновляет тот или иной пейзаж.
Би вновь обвела взглядом умопомрачительной красоты картину природы.
– Этим нетрудно вдохновиться.
– Это верно, – вздохнула Сюзанна. – Вы первый раз здесь?
– Ага, – кивнула Би. – Приехала убедиться своими глазами. Решила на некоторое время вернуться к природе. Съесть пирог, лицезрея прекрасный вид, – приподняла она пакет с выпечкой.
– Я вижу, вы уже открыли для себя гастрономические прелести от Энни! – усмехнулась Сюзанна.
– Черт возьми, да! Жалею вот только, что знаю о них лишь последние пару недель. Хотя моя талия вряд ли скажет то же самое.
– И риск диабета никогда не был столь заманчив!
Би весело улыбнулась. Лучше и не скажешь!
– Ну что ж… – Она последний раз взглянула на картину, ожидавшую последних мазков, чтобы сойти с мольберта. – Не буду вам мешать работать.
– Ну что за вздор! – возразила Сюзанна, небрежно махнув рукой. – Не уходите. Этот пирс достаточно большой для нас двоих. Если только вы не против, что я буду разговаривать и работать.
– Э-э… – Би разрывалась между жаждой остаться и посмотреть, как работает Сюзанна, и привычным побуждением это желание подавить. – Вы уверены?
– Ну разумеется! Не могу предложить вам тоже кресло, но здесь и на досках достаточно удобно сидеть.
Би уселась по-турецки на настил, с удовольствием ощущая пятой точкой просачивающееся сквозь джинсовую ткань тепло от нагретых солнцем досок, и, закрыв ненадолго глаза, вздохнула от невыразимого блаженства. Сюзанна между тем вернулась в свое кресло. Между ними стояла объемистая, заляпанная краской, плетеная корзина, полная разных художественных принадлежностей.
Би раскрыла пошире свой коричневый пакет.
– Что желаете? – спросила она у Сюзанны. – У меня есть персиковый коблер и малиновый пирог.
От такого предложения у художницы даже слегка округлились глаза.
– Ох, ничего себе! – усмехнулась она. – Мне нравится такой подход к прогулке! Но я только-только перекусила.
Она взяла кисть и сосредоточилась на картине.
Некоторое время никто из них не проронил ни слова – пока наконец Би, старательно избегавшая следить за работой Сюзанны, не приговорила весь коблер.
– От этого неба просто не оторвать взгляд, – произнесла она. – И ведь вы правда можете постоянно его видеть. Весь день напролет. Даже, наверное, ранним утром.
Над Лос-Анджелесом, к примеру, лишь в поздние утренние часы достаточно рассеивался смог, чтобы можно было понять, какая будет погода.
– Я понимаю, что вы имеете в виду. Я сюда приехала из Нью-Йорка, а там из-за небоскребов, считай, и неба не видно. Разве что ночью. Пока сюда не переехала, то даже не представляла, сколько звезд я не видела вообще.
– Из Нью-Йорка? – переспросила Би. Акцент у Сюзанны был куда менее заметным, нежели у Молли с Марли.
– Ну да. Приехала однажды на Рождество – и осталась здесь ради любви.
Примерно полчаса они незатейливо болтали о себе и жизни. Солнце между тем неспешно катилось по небосводу, об опоры пирса плескалась вода, а озеро сверкало, словно усыпанное бриллиантами.
– Итак, ты пока не знаешь, чем займешься дальше, но точно не хочешь делать то, чем занималась до сих пор? – подытожила их разговор Сюзанна.
– Ну, в целом да.
– И что ты для себя придумала, к примеру? Такое, что не стала бы делать в Лос-Анджелесе, но уже сделала здесь?
«Бог ты мой!.. Да и не перечесть!»
С чего бы начать перечисление? С отжига резины на дорогой машине и окрашивания волос в огненный цвет? Или с одержимости «Сверхъестественным» и, в частности, Дином Винчестером? Или с того, как позволила себе забыть о ежедневных тренировках на ненавистном эллиптическом тренажере? С того, что сделала ношение бюстгальтера сугубо добровольным делом, а не обязательным? Или с того, что замутила с парнем, который на десять лет моложе и от одного взгляда которого у нее едва не сводит пальцы на ногах?
– Да много чего! – рассмеялась Би, не в силах выбрать что-то одно.
– Тогда ладно. И каков твой последний проступок?
– Я сделала себе на завтрак сырное фондю.
Сюзанна на мгновение изумленно уставилась на нее, потом усмехнулась:
– Столько сыра на завтрак! Мои искренние похвалы!
Би просияла, очень довольная собой.
– Сомневаюсь, что мой врач отнесся бы к этому так же снисходительно, проверяя у меня холестерин, однако спасибо!
– Да, бывает еда, ради которой стоит принимать статины.
Истинная правда, решила Би. И главная мировая проблема.
Женщины вновь ненадолго умолкли, и Би, до сих пор стойко игнорировавшая то, что происходило на мольберте, больше смотреть по сторонам не могла. Сюзанна наносила на холст крупные сгустки краски и размазывала кистью, придавая им конкретные очертания: поверхность озера, деревья вокруг, небо. Все это делалось с удивительной естественностью, без малейших усилий и действовало поистине гипнотически.
Би любила наблюдать, как мама пишет картины. Девочку всецело поглощали быстрые движения кисти с краской и завораживала та неземная улыбка, с какой мама всегда создавала свои произведения. Возможно, Би была тогда еще слишком юной, но она сумела постичь – совсем не по годам, – что именно в искусстве мама бывает счастливой. Она
