Распутник - Л. Дж. Шэн
– Детей?.. – От рвотного позыва меня удерживало только нежелание спускать впустую превосходный бурбон, что плескался в желудке.
– Лу говорит, что хочет пятерых, когда вырастет, – гоготал довольный собой Байрон. – Сдается мне, она не даст тебе покоя в постели, приятель.
– А еще доведет до изнеможения, – Бенедикт злобно ухмыльнулся.
– Только через мой труп.
В горле встал ком, ладони вспотели. Я чувствовал себя объектом ужасного розыгрыша. Но, разумеется, не мог поговорить об этом с отцом. Не мог ему перечить. В особенности притом, что от попадания в кухонный подъемник меня всегда отделяло одно неверное слово.
Я мог лишь стрелять в беззащитных животных и быть именно тем, кем он хотел меня видеть.
Его маленькой, отлаженной машиной, готовой убивать, трахать или жениться по его приказу.
Позже тем вечером мы с Байроном и Бенедиктом сидели в амбаре перед одной из мертвых лис. Вокруг витал запах смерти. Мой отец и Байрон-старший отнесли всех своих драгоценных мертвых лис таксидермисту, оставив одну в нашем распоряжении.
– Сожгите ее, играйте с ней, оставьте крысам на съедение, мне все равно, – выплюнул отец, а потом повернулся к трупу спиной.
Это была самка. Маленькая, истощенная и с тусклой шерстью.
У нее родились детеныши. Я понял это по соскам, выступающим из-под шерсти на ее животе. Я подумал о них. О том, что они совсем одни, голодные блуждают в темном необъятном лесу. Думал о том, как застрелил ее, когда мне приказал отец. Как всадил пулю ей прямо между глаз. О том, как она смотрела на меня с изумлением и ужасом.
А еще я думал о том, как отвел взгляд, потому что на самом деле хотел застрелить отца.
Мы с Бенедиктом и Байроном передавали друг другу бутылку шампанского, обсуждая события вечера, а лиса-Франкенштейн осуждающе глазела на меня с другого конца амбара. Бенедикт даже стрельнул у одного из слуг сигареты. Мы от души их раскурили.
– Брось, приятель, женитьба на нашей сестре – это не конец света. – Байрон разразился злодейским смехом, встав над лисой и наступив ей на спину сапогом.
– Она ребенок, – выплюнул я.
Развалившись на деревянном стуле, я чувствовал себя столетним стариком.
– Она не будет им вечно. – Бенедикт ткнул лису в брюхо носком сапога.
– Для меня – будет.
– С ней ты станешь еще богаче, – добавил Байрон.
– Никакие деньги не купят мне свободу.
– Мы все родились несвободными! – прогремел Бенедикт, топнув ногой. – Зачем еще жить, если не для того, чтобы обрести больше власти?
– Я не знаю, в чем смысл жизни, но точно не стану слушать советы пухлого богатея, которому приходится платить горничным, чтобы они дали их облапать, – прорычал я, оскалившись. – Я сам выберу себе невесту, и это будет не твоя сестра.
Откровенно говоря, я вообще не хотел жениться. Во-первых, я был уверен, что стану ужасным мужем. Ленивым, неверным и, вероятно, бестолковым. Но я хотел иметь свободу выбора. А вдруг я повстречаюсь с Кристи Бринкли? Я бы сто раз на ней женился, если это поможет залезть к ней в трусики.
Байрон с Бенедиктом озадаченно переглянулись. Я знал, что они не были преданы своей младшей сестре. Она ведь девчонка. А девчонки в высшей знати не настолько исключительны, не настолько важны, как мальчики. Они не могли передавать фамилию рода, а потому к ним относились всего лишь как к украшению, которое нужно не забывать запечатлеть на рождественских фотографиях.
То же касалось моей сестры Сесилии. Отец почти не обращал на нее внимания. Я всегда окружал сестру заботой, когда он отправлял ее в комнату или прятал за то, что она слишком пухлая или слишком «заурядная», чтобы демонстрировать ее в высшем обществе. Я тайком проносил ей печенье, рассказывал сказки на ночь и водил в лес, где мы с ней играли.
– Хватит корчить из себя не пойми кого, Уайтхолл. Брось делать вид, будто ты не чета нашей сестре. Это неправда, – простонал Байрон.
– Может быть, но спать с ней я не стану.
– Почему? – требовательно спросил Байрон. – Что с ней не так?
– Ничего. Все. – Я разворошил сено носком сапога. Уже был порядком пьян.
– Ты предпочел бы поцеловать эту лису в пасть или Лу? – не отставал Бенедикт, блуждая взглядом по амбару за моим плечом.
Я покосился на него.
– Я бы предпочел ни то, ни другое, первоклассный ты вонючка.
– Ты должен выбрать.
– Неужели? – Я икнул, подобрал валяющуюся подкову и бросил в него. Промахнулся чуть ли не на милю. – Это еще почему, черт побери?
– Потому что, – медленно произнес Байрон, – если ты поцелуешь лису, то я скажу отцу, что ты гей. Так мы все уладим. И ты выпутаешься из этой ситуации.
– Гей, – тупо повторил я. – Может, я и гей.
Вообще-то, нет. Слишком уж я любил женщин. Всех форм, цветов кожи и с любыми прическами.
Байрон рассмеялся:
– Ты довольно-таки симпатичный.
– Это стереотип, – сказал я и тотчас пожалел об этом. Я был не в том состоянии, чтобы объяснять этим двум придуркам значение слова «стереотип».
– Рыдающий либерал, – посмеялся Байрон, толкнув брата локтем.
– Может, он правда гей, – размышлял вслух Бенедикт.
– Да не. – Байрон помотал головой. – Он уже оприходовал парочку знакомых мне девок.
– Ну что? Ты будешь это делать или нет? – потребовал ответа Бенедикт.
Я обдумал предложение. Бенедикт и Байрон славились подобными возмутительными уловками. Они распространяли ложь, а другие в нее верили. Я знал это, потому что учился с ними в одной школе. По большому счету, что такое один глупый поцелуй в пасть мертвой лисы?
Это моя единственная надежда. Если поссорюсь с отцом, один из нас этого не переживет. И при текущем положении дел это буду я.
– Ладно. – Я встал со стула и, петляя, поплелся к лисе.
Я наклонился и прижался губами к ее пасти. Она была липкой, холодной, и пахло от нее, как от использованной зубной нити. К горлу подступила желчь.
– Приятель, боже ты мой. Он правда это делает, – хмыкнул Бенедикт у меня за спиной.
– И почему у нас нет с собой камеры? – простонал Байрон, который хохотал так заливисто, что уже повалился на пол, хватаясь за живот.
Я отпрянул. В ушах звенело. Перед глазами помутнело. Я видел все сквозь желтую пелену. Позади кто-то закричал. Я резко обернулся и повалился на колени. Там была Лу. Стояла в открытых дверях амбара все в той же розовой пижаме. Она
