Моя мятежница - Кендалл Райан
– Что ж, пора пойти перекусить, – запинаюсь я, лихорадочно ища выход из этого разговора.
Гретхен вскидывает темную бровь.
– Мне казалось, ты сказала, что слишком нервничаешь, чтобы есть.
Если я когда и хотела, чтобы она придержала свой длинный язык, так это сейчас. Стискиваю зубы и выдавливаю улыбку, бормоча какие-то нелепые отговорки, мол, с началом игры я почувствовала себя лучше. Я даже не вполне осознаю, что произношу. Слишком занята тем, что безнадежно пялюсь в штормовые глаза Холта. Если я не уберусь отсюда в ближайшее время, то рискую в них утонуть.
Взволнованная, я извиняюсь и спешу через всю ложу, чтобы схватить первую попавшуюся закуску, завернутую в бекон, и сунуть ее в рот. Да, мой желудок все еще крутит узлами, но прямо сейчас я пойду на что угодно, лишь бы выглядеть занятой. Особенно, если мой рот будет оккупирован едой и не ляпнет какую-нибудь глупость.
По языку разливается кленовый вкус, уступая место чему-то очень знакомому. Почти резиновому? Я наклоняю голову, пытаясь разобрать вкус, медленно пережевывая маслянистую субстанцию. И чем больше я жую, тем сильнее начинаю чувствовать покалывание.
С каких пор бекон стал острым?
Я поднимаю взгляд и вижу улыбку одного из официантов.
– Любите гребешки в беконе?
Гребешки? О, боже правый, нет.
Обезумев, я хватаю коктейльную салфетку и сплевываю в нее частично пережеванную пищу. Но слишком поздно. Язык уже начал распухать, а рот наполняться жгучим зудом.
Официант хмурится.
– Все в порядке, мисс Винн?
– Нет, – задыхаюсь я, пока в горле встает панический ком. – У меня аллергия на морепродукты.
Глава 10
Холт
– Ты в порядке?
– Я в порядке, – отвечает Иден.
Ее голос звучит пронзительней обычного, и могу ручаться, что эта аллергическая реакция в середине первого периода повлияла на нее сильнее, чем она хотела показать. Но для парня, ответственного за заботу о ней, это обычная работа.
Я сделал все, дабы убедиться, что она в безопасности, в том числе – отвез ее в ближайшее отделение неотложки в девять вечера четверга. Сначала она была непреклонна и говорила, мол, с ней все в порядке. Но у нее начал распухать язык, а после она призналась, что и горло чешется.
Лестер и Гретхен помогли мне уговорить ее проявить осторожность и обратиться в ближайшее отделение скорой помощи. И хотя поначалу Иден была не в восторге от этой идеи, в конце концов, во время первого перерыва, согласилась. Я знал, она не хочет пропускать игру или стать причиной еще большего переполоха, но ее здоровье и безопасность всегда будут стоять на первом месте.
Когда я снова бросаю на нее взгляд, она отмахивается.
– Серьезно, со мной все будет нормально.
– Какую музыку любишь? – спрашиваю я.
Иден нервно постукивает по колену, сидя рядом на пассажирском сиденье.
– Все равно. Просто включи что-нибудь.
Я оглядываюсь и ухмыляюсь ей.
– Просто пытаюсь отвлечь тебя, поддерживая разговор.
Она мягко смотрит мне в глаза.
– О, точно. Ладно. Полагаю, надо подыграть.
– Прекрасно. Любимая музыка? – снова спрашиваю я.
– Рок, – отвечает она, хмурясь. – Классика или гранж. Предпочтительно девяностые. Крайне недооцененное десятилетие в том, что касается музыки.
– Думаешь?
– Еще бы. Ну, смотри: Smashing Pumpkins, Fuel, Oasis, Nirvana.
Киваю.
– Я пережил глубокую фазу увлечения Incubus.
Она смеется.
– Ты?
Я впервые слышу ее смех с тех пор, как все это началось. И мне очень нравится этот звук.
– Я тоже люблю девяностые. – Я включаю радио, и, поскольку оно подключено к моему плейлисту через Bluetooth, прокручиваю список групп, пока не нахожу Incubus. – Нормально?
Она кивает.
– Ага.
Я выбираю песню «Drive» и нажимаю проигрывание.
Иден смотрит на меня и улыбается. Эта великолепная улыбка, которой я не заслуживаю, и знакомый текст, льющийся из динамиков, вызывает у меня внезапный приступ удовольствия, аж в груди щемит.
«Что бы ни случилось завтра… Я буду здесь, объятия распахнув и открыв глаза».
Иден постукивает по колену в такт, кажется, не догадываясь, что значат для меня эти слова.
Я не сказал ей, что песня «Wish You Were Here» крутилась у меня на повторе после того, как она улизнула из моей постели и в целом жизни. Но сейчас у меня смелости не хватит это озвучить.
Едва начинается следующая песня «Pardon Me», меня будто хватают за горло, ровно как в тот день, когда я пребывал в глубоком отчаянии, поскольку позволил такой девушке, как Иден, ускользнуть прямо из моих пальцев к этому грандиозному придурку Алексу Брауну. Меня это просто убивало. Я знал, что недостаточно хорош для нее. Но разве этот чертов идиот был?
Вскоре проникновенные тексты сменяются более злобными, и моим плейлистом завладевают группы вроде Rage Against the Machine.
Мы молчим, и я подмечаю каждую мелочь. То, как идеально миниатюрная фигурка Иден вписывается в сиденье. Как ее пальцы зажаты между коленями. Слышу цветочный аромат на ее коже. Ощущаю, как между нами искрится воздух.
– Как ты себя чувствуешь? Мы почти на месте.
– Нормально. Горло чуть-чуть дерет.
– Держись. – Я кладу ладонь на ее колено и сжимаю в попытке поддержать. Мне бы хотелось этого не делать, но я слишком хорошо знаю, какая теплая ее кожа на ощупь, даже сквозь джинсы. К тому же я так давно не прикасался к ней.
Убрав руку, откашливаюсь. Иден, кажется, никак не реагирует, глядя в окно.
Соберись, Росси.
Когда мы прибываем в госпиталь, нас быстро регистрируют, а после мы ждем в смотровой. Иден почти не разговаривает. Она просто смотрит на плакат с изображением щитовидки, висящий на стене. Я понятия не имею, о чем она думает, и еще меньше – что ей сказать.
На то, чтобы сделать инъекцию эпинефрина, не требуется много времени. Я держу ее за руку, и когда медсестра предполагает, что я – ее парень, ни я, ни Иден не поправляем ее. После того как Иден получает упаковку антигистаминных препаратов – будет принимать их дома от крапивницы на груди, – она подписывает какие-то документы, а потом, меньше, чем через час, мы направляемся на выход.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
– Я так сожалею обо всем этом. Такой хаос. – Она качает головой, глядя под ноги.
Не желая, чтобы она стыдилась, я касаюсь ее плеч, поворачивая к себе. Мы стоим на парковке.
– Эй, это не твоя вина.
Она прикусывает губу.
– Отчасти моя. Если б я так не волновалась, обратила бы внимание, что сую в рот.
Ни один из нас не
