Оппортунистка - Таррин Фишер
– А мне-то откуда знать?
Кэмми пожала плечами.
– Ты его вроде как знаешь. В смысле, ты же провела с ним немного времени, верно? Я просто подумала…
– Я ничего о нем не знаю, – огрызнулась я, вставая и хватая свой поднос.
«…Кроме того, что я хочу его больше всего на свете», – закончила я про себя.
Посмотрев на Кэмми, я вдруг запаниковала. У Кэмми было настоящее словесное недержание. Сплетни об аборте разлетятся по всему колледжу очень быстро. Теперь я официально обеспечила себе место в первом классе на поезде, мчащемся в ад.
Чух-чу-у-ух!
– Я пойду в комнату.
Я хотела, чтобы она пошла за мной: так я могла бы за ней проследить. Я уже не была уверена, что хочу…
– Ладненько. Я посижу тут еще немного. – Кэмми сладко мне улыбнулась.
Выражение ее лица казалось ангельски-невинным, но в глазах плясали черти. Я видела, как сплетневый монстр уже царапается в ее груди и яростно пытается вылезти через рот.
Развернувшись, я сбежала прежде, чем она успела увидеть, как мои глаза наполняются слезами.
Чух-чу-у-ух…
Новость об аборте раскручивалась и набирала обороты в сплетневой цепочке, пока не достигла Калеба два дня спустя. Последний удар нанесла одна из его бывших, воспользовавшись шансом вывести из игры Джессику. Я видела, как она бросала на Джессику неприязненные взгляды последние несколько недель. Я узнавала их, потому что сама бросала такие же.
Весь разрыв занял меньше десяти минут. Его засвидетельствовала значительная часть студентов, слетевшихся на сцену, как мухи на истекающий кровью труп. Меня там не было, но мне рассказала Кэмми, которая заняла место в первом ряду.
Бывшая идеально подобрала момент, сообщив Калебу прямо перед тем, как он должен был встретиться с Джессикой на ужин, а потом встала в стороне, чтобы понаблюдать. Джессика встретила Калеба на крыльце столовой – он ждал ее. Их разговор был коротким. Джессика в истерике призналась Калебу во всем. Кто-то говорил, что Калеб после этого ударил в стену кулаком, а другие – что он швырнул в дерево скамейку. В действительности он просто ушел прочь с каменным лицом и больше никогда с ней не разговаривал. На следующий день Джессика уехала домой, якобы даже оставив все свои вещи. Я гадала, знает ли она, от кого именно всем стало известно, – думала ли она обо мне после того дня или мое лицо сливалось в ее памяти с лицами прочих непопулярных девушек?
Я чувствовала себя виноватой примерно неделю: словно чья-то твердая рука сжимала меня сзади за горло. Я стыдливо опускала голову и кралась по общежитию, как тень. На восьмой день, впрочем, я уже начала оправдывать свой поступок.
Я погрузилась в приятное самолюбование. Я воспользовалась девушкой, которой некому было больше довериться, для собственной выгоды. Я была истинной дочерью своего отца. Я ненавидела себя.
Мой отец, Оливер Каспен, был худшим из тех, кого женщина только может родить на свет. Моя мать говорила, что он напоминал картонную копию Элвиса: темноволосый, сексуальный, глаза с поволокой. Он говорил сладко и льстиво, но, как только обстоятельства начинали складываться не по его плану, рот его кривился в ядовитой ухмылке, а слова резали по больному. До того, как сбросить маску обаяния, до того, как он скажет, что единственная причина, по которой он с тобой, – это тупое отродье, которое ты от него понесла, до всего этого он был неизменно улыбчив, расточал поцелуи и комплименты. Так он заполучил мою мать и так он получил меня – упомянутое «тупое отродье».
Он остался с нами только на три года после моего рождения, а потом ушел с сумкой через плечо. Периодически он «мирился» с моей матерью, спал на левой половине ее кровати, а затем снова уходил в закат. Он проигрывал в азартные игры наши деньги на продукты, ругался при этом на нас и никогда не чувствовал себя ни в малейшей степени виноватым, даже если нам было нечего есть, кроме черствых крекеров. Мой отец, дамы и господа.
Однажды, когда наши кухонные шкафы были пусты, а пятилетняя я в голодном припадке грызла свой большой палец, он исчез снова, прихватив последний доллар моей матери. Я тогда думала, что он отправился искать нам еду, но несколько часов спустя он вернулся – от него так сильно пахло чизкейком, что мой рот наполнился слюной. Оливер Каспен заботился только об Оливере Каспене. Это стало для матери последней каплей. Она вышвырнула его из нашей тесной квартиры, посылая ему вслед такую отборную брань, которую я никогда от нее прежде не слышала.
Лихорадка по Калебу началась вскоре после отъезда Джессики. Девушки сражались за внимание Калеба, как шимпанзе-наркоманы.
– Каждая хочет его банан, – прокомментировал Джим однажды, пока мы наблюдали, как парочка блондинок липнет к Калебу, как наполненные гелием воздушные шарики.
Калеб рассмеялся, когда одна из них что-то сказала. Наклонившись, она поцеловала его в щеку, отчего он покраснел и удивленно отпрянул. Я ревниво отвернулась. Я больше не могла этого вынести. Каждые пять минут я мысленно кого-то убивала.
Моя возможность представилась в тот день, когда я провалила тест по латыни. Я никогда не получала даже тройку, так что жирный неуд, обведенный красным и подчеркнутый дважды, был для меня полнейшим шоком. Я теряла хватку. Я не могла сконцентрироваться. Калеб пустил корни в моем разуме, как паразит, и кормился моими мыслями и эмоциями. Нужно было что-то предпринять. Я стояла между зданиями, прижимая тест к груди и уставившись в пустоту, когда кто-то подошел и вручил мне листовку. В другой раз я бы выбросила ее, но тогда я находилась в таком потрясении, что решила на нее взглянуть.
ВЕЧЕРИНКА В «ЗАКС»
Где? А где еще-то?
Когда? В субботу в 22:00.
С собой: пиво.
Вернувшись в комнату, я ткнула листовкой Кэмми в лицо:
– Пойдем туда.
Она сидела, склонившись над ватманом, и с помощью жидкой подводки для глаз выводила сверху надпись «Бизнесс-план». Бросив на листовку быстрый взгляд, она начала дуть на буквы.
– У тебя что, кризис среднего возраста?
– Мне только двадцать, мелочь. Кризис среднего возраста случается в середине жизни. Почему ты не используешь маркер?
– У меня их нет, и я не в настроении для шуток. Этот проект нужно сдать завтра, а единственное, что я знаю о бизнесе, – это то, как пишется это слово.
– Ну, этого ты тоже не знаешь, потому что у
