Прости, но я хочу на тебе жениться - Федерико Моччиа
Внезапно в кабинет заходит Эдди. Девушки замечают его, здороваются и молча ждут. Вряд ли он часто заходит сюда лично.
Олли повторяет за ними:
– Доброе утро. Что вы тут делаете, спите? Я хочу посмотреть рекламу на завтра.
Одна девушка быстро открывает ноутбук на своем столе, приглашает Эдди подойти ближе и показывает ему что-то:
– Да, постеры уже напечатаны. И, как нам сказал директор, они будут выглядеть вот так… Смотрите…
Эдди бесстрастно смотрит в монитор. Он не говорит ни слова, выражение лица не меняется. Олли смотрит на него. Он стоит далеко, но расстояние не помеха ее злости. Этот человек вызывает у Олли инстинктивное раздражение. И это чувство сильнее ее.
– Отвратительно… И завтра утром мы будем проводить показ вот с этим на стенах?
Девушка сглатывает слюну. Она, очевидно, знает, что произойдет дальше.
– Ну… Да, синьор Эдди… Директор сказал…
– Я знаю, что он сказал. Дело в том, что я смотрю на эти постеры, и они отвратительны. Отвратительны! Вы никак не можете придумать что-нибудь новое, провокационное, отличающееся от всего, что вы делаете обычно. Никак не можете меня удивить…
– Но директору понравилось… – Голос девушки становится все тише и тише.
– А… даже не сомневаюсь. Он подписывает документы. Он вкладывает деньги. Но кто тут отвечает за креатив, а? Кто отвечает за креатив? – Эдди повышает голос.
Все девушки и двое парней отвечают хором, как по команде:
– Вы.
В этот момент в кабинет входит Симон, замечает Эдди и останавливается в дверях.
– Да. Точно. Я. И я говорю, что это отвратительно. И если мне это не нравится, то показа не будет. Только если вы все, замечательные маркетологи, операторы, техники и те, кто делает все остальное, не придумаете к завтрашнему утру что-нибудь новое. И если то, что вы придумаете, мне понравится. На кон-трасте с этим дерьмом.
– Но директор…
– Я сам поговорю с директором. А вы делайте работу, за которую вам платят. Кстати, слишком много.
Две девушки обмениваются взглядами и закатывают глаза.
Кто-то делает жест, стараясь не попасться на глаза Эдди. Как будто говоря: «Эх, ты же сам знаешь, сколько нам платят».
Эдди поворачивается и уже собирается уходить, когда вдруг замечает ее. Олли все время стояла перед своим столом.
– О, гляньте… Детский сад тоже тут.
Олли пытается не реагировать.
Эдди подходит к ней:
– И как дела? Ксерокопирование захватывает с головой?
Олли смотрит на него и изображает улыбку:
– Ну… Да… Я имею в виду… Я бы хотела заняться чем-то другим, например рисованием, но я счастлива… Просто быть здесь…
Эдди меряет ее взглядом. Затем поворачивается и смотрит на других ребят:
– Поняли? Она делает ксерокопии, чтобы просто работать здесь!
Потом он переводит взгляд на стол. Видит ноутбук. Фотографию в рамке.
Снова смотрит на Олли:
– Как дела с детскими рисунками? Уже хотя бы на уровне первого класса?
Олли вздыхает. Нагибается. Открывает ящик. Берет свою папку. Раскладывает на столе несколько эскизов и взволнованно замирает. Тишина. Эдди смотрит на нее. Затем опускает взгляд на стол. Внимательно изучает листы. Берет один. Смотрит по-прежнему бесстрастно. Потом кладет обратно. Смотрит на Олли. Пристально. Олли дрожит. Дыхание прерывается. Сердце колотится, пульс под двести. Ладони вспотели, но она пытается сохранять спокойствие.
– Скажем, второй класс, да… Не заметила, что твои навыки ксерокопирования улучшились?
Он поворачивается, не говоря больше ни слова, не дожидаясь ответа. Выходит из комнаты так же стремительно, как и вошел.
И все снова начинают дышать, будто бы даже облегченно. Две девушки фыркают, одна вешает трубку, парень начинает ломать голову над новой идеей для рекламы.
Симон подходит к Олли:
– Черт! – В его голосе слышится изумление.
– Что «черт»? Я до сих пор трясусь! – Олли только сейчас начинает складывать эскизы на место.
– Это было круто!
– Что именно? Это унижение?
– Какое унижение? Ты разве не заметила, что он тебя похвалил? Слушай, это такая редкость!
– Ах, так это был комплимент такой?
– Уверяю тебя, да. Эдди надо уметь понимать, он художник, говорит на своем языке.
– А… И где можно купить разговорник?
Глава двадцать первая
Лекция только что закончилась, Ники складывает обратно в рюкзак тетрадь и маркеры, как вдруг кто-то садится ря-дом с ней:
– Ну, тебе понравилась лекция?
Ники удивленно поворачивается. Это Гвидо. Она бросает быстрый взгляд в глубь аудитории, будто увидел там кого-то. Потом возвращается к разговору:
– О да… Мне очень нравится этот профессор.
– Правда? И как бы ты его описала: искренний, лживый, деликатный, бесчувственный, оппортунист, альтруист или бабник?
Ники смеется:
– «Бабник», ну что ты такое говоришь?
– Джон Максвелл Кутзее пишет, что «только мужчины ненавидят бабников, потому что завидуют. Женщины любят бабников. Женщина и бабник неразделимы».
– Ну, как бы то ни было, я считаю, что профессор Трасарти любит литературный факультет, он добрый и чувствительный человек и, возможно, возможно… Судя по тому, как он двигается, насколько он женственный, да, короче говоря, он может быть геем… Это, конечно, комплимент…
– Ах так, отлично. Оставь, я понесу… – Гвидо перекидывает через плечо сумку Ники.
– Не надо, я сама.
– Но мне будет приятно понести твою сумку.
– Тогда ладно, – Ники пожимает плечами: – Как хочешь…
Гвидо идет вперед, улыбаясь:
– Куда тебя проводить?
– Мне надо сходить записаться на экзамен и посмотреть, какие следующие.
– Хорошо, отлично, не поверишь, но мне надо сделать то же самое.
– Я и правда не верю.
Гвидо останавливается и смотрит на нее, поднимая бровь:
– Почему ты мне не веришь? Неужели эти сомнения порождены радостью и счастьем, которые я испытал от встречи с тобой?
– Может быть.
– Ты же знаешь, что мы учимся на одном факультете и у меня могут быть те же экзамены, что и у тебя?
– Может быть. Но прежде чем я запишусь, скажи, какие
