Прости, но я хочу на тебе жениться - Федерико Моччиа
– Такой уж он человек… Псих, мы его хорошо знаем…
– Да, – говорит другой парень: – Вечно нас третирует… И наши зачетки!
– Да, синьор, не переживайте!
Алекс улыбается. Не слабо. Они назвали его синьором. Синьор. «Мама дорогая, ну надо же! Синьор. Большой. Взрослый. Даже старый! Синьор… Меня впервые назвали синьором!» И Алекс только сейчас замечает, сколько вокруг ребят намного младше его. Молодых, как Ники. Он идет дальше. «Вот так, я для них синьор. Синьор – старпер, старик, старикан, древняя развалина… Ники тоже так думает?» И с этими мыслями он входит в здание литературного факультета.
Глава девятнадцатая
Большая аудитория, профессор ходит туда-сюда перед кафедрой, активно жестикулирует, он явно увлечен своей лекцией.
– «Как ревнивец, я мучим четырежды: поскольку ревную, поскольку себя в этом упрекаю, поскольку боюсь, что моя ревность обидит другого, поскольку покоряюсь банальности; я страдаю оттого, что исключен, агрессивен, безумен и зауряден»[22]. Так писал Ролан Барт во «Фрагментах речи влюбленного». Он говорил о ревности. Что может быть более болезненным, более сложным для принятия? Ревность существовала всегда… Думаю, это оттого, что у нас в организме есть какая-то молекула, выделяющая гормон ревности, и она работает как шпион под прикрытием, индикатор опасности, а точнее – ошибки… И наш Барт, эссеист, литературный критик и французский лингвист, дает, как мне кажется, отличное определение.
Алекс не верит в то, что слышит. Лекция о ревности. Сегодня и правда необычный день! Он тайком пробирается в аудиторию и вдруг замечает Ники, она сидит немного ниже. Алекс садится на заднем ряду и, пробираясь между партами, не спускает с нее глаз, пока не оказывается позади студента с рас-трепанной копной волос, похожего на Джованни Аллеви[23], – отличное укрытие.
Профессор продолжает:
– Если говорить о Франсуа де Ларошфуко, то ревность – это любовь больше самой любви. Теперь вы хорошо понимаете, сколько есть разных мнений о ревности в литературе, эта тема касается не только ваших коллег с факультета психологии…
Профессор продолжает объяснять, а Ники тем временем наклоняется и вытаскивает из рюкзака большую тетрадь, кладет рядом с собой, достает ручки и разноцветные маркеры. Открывает тетрадь, продолжая слушать лекцию. Иногда она что-то записывает, потом кладет локоть на парту и немного опускает голову. Время от времени зевает, прикрывая рот рукой. Алекс улыбается, но вскоре Ники замечает кого-то чуть ниже слева и машет ему.
«Привет, привет!» – кажется, говорит она, протягивая руку, но не произнося ни слова. Потом делает жест, как будто хочет сказать: увидимся позже.
Алекс, терзаемый любопытством и подозрительностью, сдвигается правее молодого Аллеви и наклоняется вперед, чтобы разглядеть, с кем разговаривает Ники. Как раз вовремя. Девушка показывает ей пальцами ОК, улыбается и отворачивается. Ники недолго смотрит на нее, затем возвращается к лекции. «Какая милая. Это ее подруга. А я уже бог знает, что подумал… Но что я должен был думать? Как глупо». И в этот момент как будто все сомнения Алекса внезапно обретают вес и форму. Он подвигается поближе к Ники, и та, словно почувствовав что-то, выпрямляется и начинает оглядываться по сторонам. Алекс тут же сдвигается за спину студенту с вороньим гнездом на голове, прячется за ним, замирает как статуя, сливается со своим невольным укрытием, превращаясь чуть ли не в тень этого молодого человека. Взволнованно задерживает дыхание. Потом медленно наклоняется вправо. Ники отвернулась, смотрит вперед, на профессора.
– Но наш Франсуа де Ларошфуко не остановился на этом, он добавил, что существует не только одна-единственная разновидность настоящей любви, но еще и тысяча ее копий.
Алекс вздыхает. Слава богу. Она меня не заметила.
– Шеф? Шеф?
У Алекса едва не случается инфаркт. Под соседней партой, опираясь одной рукой о свободный стул, сидит странный парень. Одет в куртку военного образца со звездочками на плечах, его длинные и немного растрепанные дреды собраны в хвост и перевязаны красной лентой.
Парень улыбается:
– Прости, шеф, не хотел пугать… Не хочешь прикупить травки? Гашиш, марихуана, экстези, кокс… Все есть…
– Нет, спасибо.
Парень пожимает плечами и покидает класс, исчезая так же внезапно, как и появился. Алекс качает головой: «Что я ему ответил? Нет, спасибо. Что я здесь делаю?» И он незаметно выходит из аудитории № 44. «Лучше поеду в офис, да…» Алекс быстро направляется к машине. Без проблем выезжает на дорогу, снова чувствуя умиротворение. И даже не представляет, как бы все изменилось, останься он в аудитории до конца лекции.
Глава двадцатая
Олли делает ксерокопии. Прошло совсем немного времени с того момента, как началась ее стажировка. А ей уже скучно. Только встречи в коридоре с Симоном поднимают настроение. Этот парень такой растяпа, просто ужас, но еще он веселый, добрый и искренний. И только он рассказывает ей, как на самом деле все работает в компании. Единственный, кто дает советы.
Олли работает в просторном и хорошо освещенном кабинете. Она поставила на свой маленький стол несколько декоративных фигурок и фотографию Ондэ. Фото Джампи решила не ставить. Может быть, это своего рода скромность, кто знает. В одном ящике стола лежат ее эскизы. Время от времени в конце дня, когда наконец-то заканчиваются все задания, которые ей поручают, – мелочь, совершенно не соответствующая ее амбициям, – Олли садится за стол и рисует, вдохновляясь тем, что видит вокруг. В конце концов, она же работает в штаб-квартире модного дома. Да, вот она, моя работа на низшей должности. Олли вспоминает интервью с Лучано Лигабуэ, которое видела по телевизору. Оно произвело на нее сильное впечатление. Лигабуэ тогда сказал: «Я убедился, что успех совершенно не то, что ты себе представляешь, это не уравнение „успех = счастье“. Да, он может помочь тебе решить множество проблем, получить много всего классного, но в целом это совсем не то, о чем ты думаешь. Именно ради того, чтобы доказать: я заслужил хотя бы малую часть того, что получил, – я написал „Жизнь полузащитника“. Хотел сказать: смотри, успех не свалился на меня из ниоткуда. Я написал эту песню, когда почувствовал необходимость хоть как-то оправдать свой успех, и на самом деле это тоже ерунда. Но я должен был пройти и через это». Олли улыбается. «Эх, даже если сейчас я расстроена, есть надежда, что это все к лучшему. Хотя сейчас я чувствую себя даже не полузащитником. А просто сижу на скамейке запасных!»
Несколько девушек в кабинете печатают на компьютере,
