Лед и пламя - Франсуаза Бурден
В коридоре в этот момент послышались шаги Скотта, и Ангус приготовился к неминуемому столкновению.
– Заходи! – крикнул он, поворачиваясь, чтобы сесть за рабочий стол.
– Амели сказала, что ты хочешь меня видеть?
Конечно, Скотт никогда не соглашался называть мачеху иначе, чем по имени. Но если она и настойчиво требовала, чтобы ее дети называли Ангуса отцом, то абсолютно не настаивала, чтобы молодой человек в возрасте Скотта величал ее матерью. По крайней мере, в этом вопросе они были едины.
– Садись. Я хочу обсудить с тобой кое-что, что, возможно, будет тебе не слишком приятно.
Пораженный таким вступлением, Скотт с любопытством на него взглянул.
– Ты хочешь поговорить со мной о Мэри? – приготовился он к обороне.
– О Мэри? Нет, не о ней, хотя, в конце концов, раз уж ты с ней встречаешься, мог бы как-нибудь пригласить ее пообедать с нами, я счел бы это естественным. Мне было бы интересно лучше ее узнать, а поскольку она работает на нашей прядильной фабрике, разговор мог бы носить не слишком личный характер.
– Папа, я же сказал тебе, что пока не собираюсь жениться.
– И я правильно тебя понял. Но мне все равно любопытно.
Ангус говорил сухим тоном, готовясь к тому, что за этим последует. Он подождал, пока Скотт ему кивнул, чтобы продолжить:
– А теперь перейдем к тому, что меня в данный момент беспокоит и что касается Джона.
– Какую еще новую глупость он придумал?
– Не будь таким желчным. Амели беспокоится за него, и я ее понимаю.
– Я тоже!
– Скотт, пожалуйста. Я не могу игнорировать тревогу, причем оправданную, моей супруги. Ты понимаешь это, я полагаю? Прокрутив в уме решение этой проблемы и так и этак, я пришел к следующему выводу: я дам шанс Джону обучиться какому-нибудь ремеслу.
– И какому же? – спросил Скотт с видимым напряжением.
– Ему следует поработать на одной из наших винокурен.
– Поработать? Да для чего он может сгодиться там, кроме разве что полы подметать? У него нет ни малейшего интереса ни к чему на свете.
– Ты ничего не знаешь об этом.
– Во всяком случае, я не стану с ним возиться.
Выпрямившись в кресле, Ангус пристально посмотрел сыну в глаза.
– Нет, ты это сделаешь.
– Ты что, хочешь нацепить мне на ноги кандалы? – взорвался Скотт. – У меня и так работы невпроворот, и ты это отлично знаешь. К тому же освоение производства виски и его коммерциализации потребовало у меня уйму времени, хотя я с детских лет варился в этом. Знаешь, что рассказывал этот придурок Джон приятелям? Он говорил им: мой отчим изготавливает «вискей». Дэвид попытался ему объяснить, что так еще простительно говорить в Ирландии, но не здесь, так же как «бурбон» говорят в Соединенных Штатах, если пойло делается хотя бы из половины зерен кукурузы. Но Джон только пожал плечами, сказав, что все это ему пофиг и даже хуже. И ты хочешь, чтобы я его чему-то учил?
– Он еще мальчишка, это дурачество, не больше.
– Таким он и останется навсегда. Тупоголовый в учебе, отвратительно воспитанный и самодовольный. Я не собираюсь быть его наставником. Зачем ты его на меня навешиваешь?
– Если бы я еще работал, я бы сам им занялся. Но сейчас ведь ты всем там руководишь.
– Согласно твоей воле.
– Не только, Скотт. К счастью, ты мой сын, и твоя судьба была предопределена, у тебя есть дело, которое тебе нравится, значительные доходы… Насколько я помню, тебе самому не терпелось начать работать. Или я ошибаюсь? И даже не вспоминай о своей нелепой мечте стать врачом, ты потом жалел бы об этом всю оставшуюся жизнь. Даже если тебе нелегко приходится сейчас, признайся, что дело тебя увлекает.
– Бесспорно.
– Значит, благодаря мне ты вовсе не несчастлив и тебе не приходится беспокоиться о будущем. И это просто замечательно! И все-таки тебе придется взять с собой Джона и дать ему время, чтобы он познакомился с работой на нашем предприятии, производящем виски. На самом деле я не прошу тебя об этом, я приказываю.
Очевидное усилие, которое Скотт приложил, чтобы овладеть собой, встревожило Ангуса. У его сына был цельный характер, нелегко было подмять его под себя, он мог и взбунтоваться.
– Сделай мне такое одолжение, – поспешил добавить он. – Иначе Амели не оставит меня в покое.
– Эта женщина и правда добивается от тебя всего, чего хочет, – глухим голосом ответил Скотт. – Она превращает тебя в марионетку, лишенную собственной воли, она…
– Не говори того, о чем можешь пожалеть! – воскликнул Ангус, стукнув по столу кулаком.
Он встал и пошел на Скотта, вне себя от возмущения.
– Я не позволю тебе называть меня марионеткой! И если ты не будешь выказывать должного уважения к мачехе, мы с тобой крепко поссоримся. Ты знаешь мой характер, я не из тех, кто балует сыновей. Если понадобится, ты почувствуешь это на своей шкуре. А теперь ступай, я больше тебя не задерживаю!
Гордость Ангуса была сильно задета, он повернулся к сыну спиной и скрестил руки. Но, несмотря на свой гнев, он не собирался усугублять ситуацию. Через секунду он услышал, как хлопнула дверь. Не двинувшись с места, он подождал, пока не услышал, как мотор джипа заревел у него под окном. Наверняка Скотт отправился в Глазго, где только что снял квартиру. Он пообещал, что один-два вечера в неделю будет заезжать в Джиллеспи и обсуждать с ним дела. Но что будет теперь? Какая досада, что они рассорились из-за бабьих пустяков. Ангус всегда гордился, что ему удавалось сохранять хорошие отношения с сыном и в его детстве, и в подростковом возрасте, несмотря на смерть Мэри, и, конечно, во многом благодаря помощи Мойры, а также правильному выбору пансиона. Став взрослым, Скотт продолжал с уважением относиться к отцу, и со временем между ними установилось своего рода полное теплоты и привязанности сообщничество, приятное для обоих. Увы, приезд Амели и ее отпрысков испортил все. Вот только что Скотт осудил его, осмелился назвать марионеткой, чего
