Бурные страсти тихой Виктории - Лариса Кондрашова
Наверное, все же это было опасно: ведь собака если и мыслит, то совсем по-другому, нежели человек. Что может псу прийти в голову, когда Вика вздумает его купать? А что, если он на нее набросится?
Но думать об этом нельзя. Вика как-то давно читала воспоминания одной укротительницы тигров, которая утверждала, что животному ни в коем случае нельзя показывать, что ты его боишься. И если Вике суждено быть загрызенной такой вот большой собакой… Фу, да что это она сегодня все про смерть!
Во дворе у них с Санькой имелся летний душ. Но пока лето еще, как говорится, стояло на пороге, душем они не пользовались. Правда, муж, кажется, воду туда закачал.
Какой, однако, Санька у нее хозяйственный. Вон и душ наладил, и забор потихоньку строит — привез со своей базы досок, которые ему там же подогнали под один размер. Заборчик получался веселый, деревянный и, по словам соседки, дорогущий. Не иначе, воруют, поговаривала она.
Вика тогда от этих слов здорово перепугалась. Хотя Санька, когда она устроила ему настоящий допрос, клялся и божился, что за доски он платит, и вообще, это некондиция и потому достается ему дешевле.
Он в своей работе на подворье уже подобрался к курятнику и в следующие выходные собирался его снести, предложив Вике посадить на этом месте клубнику.
Теперь она скажет, Бог с ней, с клубникой. Не такая уж она умелица, чтобы что-то там выращивать. Сколько клубники можно съесть за сезон? Неужели они оба не заработают себе на клубнику? Это Вика мысленно проговаривала на тот случай, если Санька заартачится по поводу проживания в курятнике Блэка.
А еще Вика потихоньку стала напевать, чтобы повысить свой боевой дух. Она и так сегодня уже отличилась. Вон и на работу к мужу пошла. Выяснять отношения с его пассией.
Вика представляла, как Санька будет ее ругать и говорить, что у нее не все дома, а она от этого казалась себе уже и вовсе никудышной. Даже готова была оправдывать мужа, что он предпочел ей другую. Лучшую… Нет, боевой дух ей сегодня ох как понадобится!
Но хватит гадать, что Санька скажет, а чего не скажет. Ее ждут дела. Она вспомнила, что за домом на крючке висит металлическое корытце, в котором бабушка когда-то стирала белье, а Санька повесил его, чтобы с глаз долой, а то валяется посреди двора. Но выбрасывать не стал, мало ли, пригодится. Тем более что второй очередью после забора была русская баня, которую Санька тоже намеревался делать самостоятельно.
Как же тогда он собирался уходить к Лизавете и бросить все их хозяйство? И у Лизаветы он тоже начал бы приводить в порядок ее квартиру, или где она там живет, пока не понял бы, какая она змея. А тогда ушел бы к третьей…
Интересно, как же она собирается жить с Санькой и дальше, если ей постоянно приходят в голову подобные мысли? Она же вроде его простила. Но Лизавета упорно не шла у нее из головы.
Страшно подумать, но Санька не только делал с ней то же самое, что, Вика считала, должно быть только между нею и мужем, но и говорил ей какие-то слова… Те же, что и Вике?
Нет, не думать! А то ей тут же опять захотелось выгнать Саньку вон и никогда больше не видеть или убить его, чтобы уже больше никому не достался, хотя прежде не чувствовала в себе никакой кровожадности.
Вика никогда прежде не думала, что прощать вину близкого человека так трудно. То есть слова прощения произнести недолго, а как потом выжечь из памяти воспоминание о том, в чем именно он провинился?!
Вика поставила ванночку посреди двора на асфальтированной площадке, где Санька пристраивал машину, чтобы ее мыть.
Папа и вправду купил все необходимое. В пакете сыскалась даже щетка, которой Блэка можно было тереть, и какое-то жесткое полотенце. Неужели нарочно для собак?
Вика представила себе, как папа выбирал это все в магазине и с каким удовольствием они бы вместе вымыли собаку, а теперь неизвестно, что называется, с какого конца к этому делу подступаться.
Оказалось, что вода в баке летнего душа была уже достаточно теплой, и Вика ведрами стала носить ее и выливать в ванну.
— Купаться, Блэк! — сказала она.
И повела было за поводок его к ванне, но пес вдруг так мощно потянул ее назад, попятился, наступил Вике на ногу, так что она взвыла от боли, и, по-прежнему пятясь, опрокинул ведро с водой, которое она приготовила, чтобы ополоснуть уже вымытое животное. Теперь, как выясняется, вначале нужно заставить его стоять спокойно при виде воды.
Как-то же его мыли прежние хозяева. Привязывали? Вряд ли. Уговаривали. Брали хитростью. Господи, она же ничего не знает!
В доме зазвонил телефон, и Вика помчалась к нему, досадуя, что не догадалась сразу взять трубку с собой. Звонил отец.
— Ну что, Малыш, как ты обходишься со своей находкой?
Он не называл ее так уже сто лет! В конце концов, другого отца у нее не будет, — она в момент забыла, как сердилась на него за то, что так редко о ней вспоминает, что у него родилась другая дочь и теперь Вика ему не нужна. Раз он так занят, могла бы звонить ему и сама. Вот ведь обратилась к отцу со своими трудностями, он и помогает, и беспокоится.
— Знаешь, папа, он не хочет стоять спокойно, чтобы я смогла его вымыть.
— Тут я тебе помочь не могу. Далеко не все собаки любят купаться. Так же как и дети…
Он помолчал. Наверное, о своей маленькой дочери вспомнил, поняла Вика.
— Попробуй с ним поговорить, приласкай. Я бы приехал, но как раз ждем представителей завода-поставщика. Из Австрии.
— Ничего, не беспокойся, я попробую сама.
— Давай, доченька, дерзай. Уверен, у тебя получится.
Что это с ним? Неужели действительно соскучился по ней, по Вике? От избытка чувств она прослезилась и опять вышла во двор, где терпеливо дожидался ее Блэк.
Можно было бы подождать Саньку, и вдвоем это удалось бы гораздо
