Эгоист - Дарья Белова
Делаю вдох, раскрываясь для колкого ответа.
Его нет. Я подрасстроился.
А потом в меня прилетает пощечина. Хлесткая. Все мозги всмятку, как от резкого торможения перед крутым поворотом.
Перед глазами растрескивается что-то, и надеюсь, это не мои глазные яблоки. Зрение для гонщика – это то же, что и ноги, и шея. Даже пресс не так важен, как умение видеть все за километр в дождь, туман и сумрак.
– Вот это у тебя рука. Тяжелая, – тру покрасневшее место. Оно онемело.
– Какой же ты…
Если она опять проклятиями будет сыпать, клянусь, придушу эту язву.
А она… Плачет.
Крупные слезы катятся по щекам, смывая румяна, или чем она красится? Ее большие прозрачные глаза словно делают надрезы в сердце, глубокие, как будто кровь сочится из них, падая на растоптанное самолюбие и эгоизм.
– Не надо, – прошу.
Руки тянутся к этой Эльзе, и я обнимаю ее. К себе прижимаю, чувствуя, как колотится Сибирское сердечко. Прикрываю веки, считая про себя, словно я на стартовой позиции, и один за другим гаснут огни.
Во рту пересохло, а чувство усталости сжимает каждую мышцу в моем теле.
Но отпустить Жемчужину?
Я… Скучал будто бы.
Oh, Mamma mia!
Глава 19. Таня
Никогда не летала на джетах, а тут целый мини-самолет в распоряжении команды. Ну как команды. На нем полетит только Майк, разумеется, его менеджер, Алекс, главный в «Стрелах» и… Я.
Отдельный гейт, крошечный трап. Улыбчивая стюардесса, которой Марино отвешивает какой-то комплимент, светясь, как сицилийское солнце. Мне кажется, я слышу скрип своих зубов.
– Боишься летать? – спрашивает Алекс и заходит в салон за мной, сразу кладет свои вещи на широкое кресло.
Майк занял место в другом конце самолета.
Наивная сибирская дурочка, которую он бросил полгода назад, кричит, чтобы я села рядом с итальянским пижоном.
А другая, уверенная в себе и независящая от прошлого, что свои вещи нужно поставить рядом с Алексом. Мы хорошо общаемся, у нас много общего. Я чувствую, что нравлюсь австрийцу. Да и он не скрывает этого.
Сама судьба говорит мне, чтобы я села рядом с Эдером.
И я сажусь, упрямо и долго смотря в глаза Майку. Его улыбка из радушной становится пластиковой. Волны его раздражения могут поднять самолет в воздух. Как же быстро меняется настроение итальянца! То обнимал, успокаивал, а теперь взглядом прихлопывает, будто я назойливая муха.
– Ты что-то спросил?
– Ты боишься летать? – повторяет вопрос.
Марино громко фыркает. Позер. Что не так с этим человеком?
– Немного. В моей жизни не так много полетов было.
– С новой работой перелетов прибавилось, да?
Акцент австрийца уже не кажется мне неправильным. Наоборот, придает Алексу изюминку. А особенная отстраненность, даже некая холодность делает из него загадочного парня. Хочется узнать о нем побольше. О нем и его прошлом.
– Ты прав. Перелетов стало чуть больше. Но я научилась расслабляться.
– Таня полна тала-антов, – слышим оба с другого конца самолета. А он не такой большой, чтобы мотор смог заглушить голос итальянца.
Я покрываюсь пятнами.
Даже с расстояния пары метров вижу самодовольную ухмылку Майка. Он еще и подмигивает. Это о нем я заботилась все недели, пока он восстанавливался после аварии? Ему приносила любимый кофе под протяжный недовольный вздох?
Ух, ненавижу!
– Кстати, Алекс, а зачем ты летишь в Рим? Насколько помню, твой дом под Зальцбургом. Мы перед Рождеством там отмечали… Рождество! – с наглым видом смотрит.
– Провожаю Татьяну, – без запинки произносит и словно не чувствует провокации Марино.
Мое имя, сказанное грубо из-за специфики немецкого языка, ласкает слух. Все же гонщики – стойкий народ. Их не пронимает ничего.
– А ты к Сильвии? Девушка твоя?
Лицо Майка меняется. Быстрый взгляд на меня, когда я почти успела отвернуться к иллюминатору, разъедает кожу. Резко перестала дышать. Это все полет, давление, страх высоты.
– К ней… Только она не моя девушка.
– Точно. Твое сердце свободно, – Алекс цитирует Майка и почему-то переводит взгляд на меня, – а мое вот, кажется, нет…
В салоне поднимается температура, и здесь становится как в сауне. Пилоты привычные к таким испытаниям, а я не особо. Кожу печет от взглядов парней, но мне хочется думать, что это из-за австралийского солнца. Говорят, там озоновая дыра над континентом, и без крема от загара выходить на улицу нельзя. А я выходила.
– Ну ты попал, братишка, – отвечает весело. Правда, часто перекладывает ногу с одной на другую и поджимает губы несколько раз в минуту.
Когда в салоне наступает тишина, я пробую прикрыть глаза и отключиться. Столько всего произошло за последние дни, что мне жизненно необходимо перегрузиться.
Слышу шаги стюардессы, дыхание всех сидящих рядом. Боже, с нами же еще летят три человека, а эти двое устроили публичные радиопереговоры, которые будет перемалывать весь мир еще несколько недель подряд.
Только после того, как самолет набрал высоту, Эдер поворачивается ко мне. Чувствую его дыхание, словно он в паре сантиметров от меня.
– Воды? – спрашивает. – Из-за сухого воздуха и перепадов атмосферного давления организм обезвоживается. Врачи рекомендуют пить воду в самолетах, чтобы восстановить ресурсы.
– Спасибо за заботу.
Киваю.
Алекс отстегивает ремень безопасности и идет к стюардессам, хотя больше чем уверена, можно вызвать их сюда.
– Какой он чуткий, – слышу знакомое бурчание и прикусываю внутреннюю сторону щек, чтобы позорно не засмеяться.
Нахмуренный Марино прожигает шторку, за которой скрылся Эдер. Выглядит при этом… Ревниво. Тут же стряхиваю это ощущение. Буквально. Я трясу головой.
Сильвия. У него есть Сильвия. Красивая длинноногая брюнетка. Не его девушка. Лишь та, с которой он… Что-то делает.
– Это что, не чуткость? – с обидой спрашивает.
– Ты не знаешь, что такое чуткость?
Майк отворачивается, ругаясь себе под нос.
Если бы не его эгоизм и те деньги, что он дал мне за проведенное вместе время, мы могли быть еще вместе?
Мне нравятся его шутки, его очарование. Он даже когда
