Все дороги ведут к тебе - Мариана Запата
– А сколько струн?
На этот раз он ответил быстрее:
– Шесть.
– А материал какой?
Принуждая к разговору, я, вероятно, раздражала его, но надеялась тем самым направить его мысли в иную сторону. А чтобы он не подумал, будто я не разбираюсь в теме, я добавила конкретики:
– Плесневый или волнистый клен?
– Волнистый! – выдохнул он, сжимая руку в кулак и ударяя ею по колену.
– Волнистый классный, – согласилась я, стискивая зубы и молясь про себя, чтобы ему стало легче.
О боже! Еще пять минут. До больницы оставалось пять, а может, четыре минуты, если бы мне удалось обогнать тихоходов, двигавшихся перед нами.
– А гриф какой?
– Не знаю! – Он почти ревел.
А ты не реви. Ты не реви. У меня всегда наворачивались слезы, когда другие плакали. Это было как проклятие.
– Клен «птичий глаз» хорошо смотрится с волнистым, – практически выкрикнула я, как если бы крик мог помешать его слезам выплеснуться наружу. – Извини, что ору, но ты меня пугаешь. Клянусь, буду ехать как можно быстрее! Если не будешь плакать, то обещаю через знакомых сделать тебе скидку на гитару, окей? Ты только не плачь.
Он глухо кашлянул. Этот звук был чертовски похож на смех. Сдавленный, болезненный, но все-таки смех.
Сворачивая направо, я покосилась на него: на щеках все еще были следы от слез, но, пожалуй…
Еще один поворот направо – и машина, проехав больничную стоянку, остановилась перед входом в отделение неотложной помощи.
– Мы на месте. Мы на месте. У тебя все будет хорошо. Можешь забрать мой аппендикс. Думаю, он в порядке.
На это Эймос ничего не сказал, но явно попытался поднять большой палец, когда я припарковалась перед стеклянными дверями и помогла ему выйти. Одной рукой я обхватила его за спину, а он, растекаясь, как желе, навалился на меня всем телом. Колени у него подкашивались. Казалось, он передвигает ногами ценой невероятных усилий.
Раньше мне не случалось бывать в отделении неотложной помощи, и я почему-то ожидала, что навстречу нам выбегут с каталкой или хотя бы с инвалидной коляской, но женщина за стойкой даже не подняла на нас глаз.
Эймос со стоном осел на стул.
Я только начала объяснять ей, что случилось, и тут ощутила рядом чье-то присутствие. Мужчина был смуглым, с темно-карими глазами. Совершенно мне незнакомый.
– Вы Аврора? – спросил он.
О господи, он тоже был хорош собой! Его кожа была невероятного оливкового оттенка, скулы – высокими и круглыми, короткие волосы – как смола. Судя по всему, это и был дядя Эймоса.
Я кивнула и, приказав себе не пялиться, постаралась сосредоточиться на его глазах.
– Да. А вы Джонни?
– Да. – Он повернулся к женщине за стойкой и протянул свой телефон. – Я дядя Эймоса. Вот данные его страхового полиса. У меня есть доверенность на принятие медицинских решений в отсутствие его отца, – быстро проговорил он.
Пока он отвечал на вопросы и заполнял форму на планшете, я стояла в сторонке и слушала. Выяснилось, что полное имя его племянника – Эймос Уорнер-Роудс. Ему было пятнадцать, отец был его контактным лицом в случае чрезвычайной ситуации, но дядя почему-то имел полномочия на принятие медицинских решений. Я постаралась запомнить сказанное, после чего направилась к Эймосу, который сидел, все так же скрючившись, стонал, потел, был бледен и выглядел ужасно.
Мне хотелось похлопать его по спине, но я удержалась.
– Эй! Твой дядя здесь. Через секунду за тобой придут, – тихо сказала я.
– Окей.
Казалось, его голос шел из подземелья.
– Телефон возьмешь?
Он пригнул голову еще ниже к коленям и застонал.
Тут кто-то в медицинском костюме вывез инвалидную коляску. Эймоса увезли из приемной, дядя последовал за ним, а я осталась с телефоном в руках.
Может, мне следовало уйти?
Вероятно, пока все разрешится, пройдет несколько часов, но… Я привезла его сюда и хотела удостовериться, что у него все в порядке. А иначе я просто глаз не сомкну! Я переместила машину, прежде чем ее отбуксировали, и села ждать.
По прошествии часа ни дядя, ни папаша не появились. Когда я спросила женщину за стойкой, есть ли новости, она, сузив глаза, поинтересовалась, кем я прихожусь больному. Пришлось отойти с ощущением, что сую нос не в свое дело. Но ждать-то мне никто не запрещал. И я подожду.
Прошло почти два часа, и я, выйдя из туалета, возвращалась на место, когда входная дверь распахнулась и ворвался кто-то очень большой.
Вторым, что я заметила, была форменная одежда, облегавшая эту впечатляющую груду мышц. Талия была туго перехвачена ремнем. Невольно возникало желание присвистнуть.
Не знаю, что такого в мужчинах в форме, но на мгновение у меня возникло желание облизнуться.
В ярком свете больничных ламп плечи мистера Роудса казались шире, руки – мощнее, чем при теплом освещении моей гаражной квартиры. И вид у него был еще более свирепый. Просто красавец на все сто! Умереть не встать…
Я сглотнула.
И тут его взгляд уткнулся в меня. Черты исказились: он узнал.
– Здравствуйте, мистер Роудс! – начала я, когда эти длинные ноги, которые я хорошо запомнила, пришли в движение.
– Где он? – осведомился тот, с кем мне случалось беседовать дважды, тем же любезным тоном, что и прежде. Под «любезным» я имею в виду «совсем не любезным». Но на этот раз его сын был в больнице, так что его можно было понять.
– В операционной, – тотчас отозвалась я, не принимая к сердцу его тон. – С ним дядя. Джонни, да? Он прошел туда…
Ножища в ботинке придвинулась ближе. Темные густые брови сошлись на переносице. На лбу обозначились морщинки. Линии вокруг рта стали резче. Казалось, еще чуть-чуть, и его взгляд опалит мне брови, но я – спасибо моему дяде, который строил рожи по поводу и без! – была невосприимчива к таким заходам.
– Что вы сделали? – спросил он властным ровным голосом.
Это он о чем?
– Что я сделала? Привезла его сюда, как и сообщила по голосовой почте…
Вторая ножища придвинулась ближе. Господи, ну и великан! Во мне было метр шестьдесят семь, и он возвышался надо мной.
– Я же четко сказал, чтобы вы не разговаривали с моим сыном. Что не ясно?
Он что, разводит меня?
– Это вы так шутите?
Иначе я ничего не понимаю.
Красивое лицо наклонилось ближе, во взгляде сквозила злость.
– Я озвучил два правила…
Теперь я, в свою очередь, вскинула брови: меня душило негодование. При мысли о том, что он имеет в виду, у меня заколотилось сердце.
Ладно, я не знала, что он имел в виду. Но неужели он отчитывает меня за то, что я отвезла его ребенка в больницу? В самом деле? И пытается представить дело так, будто мальчишка оказался здесь по моей вине?
– Привет! – послышался уже знакомый голос.
Мы оба обернулись: в лифтовом холле, прижав руку к голове, стоял Джонни.
– Ты почему на телефон не отвечаешь? Они считают, у
