Неуловимая подача - Лиз Томфорд
– Я имею в виду, что тебе, разумеется, придется это оплатить, – продолжает она.
– Разумеется, – усмехаюсь я. – Я буду за это признателен. У меня не было времени. В этом ящике – карта экстренной помощи, которой ты можешь воспользоваться. – Я указываю на маленький ящичек у ее бедра. – А также все нужные номера телефонов. Телефон педиатра Макса, местной больницы, номер моего приятеля Райана, если тебе понадобится помощь. Он живет в десяти минутах отсюда. Я уже рассказывал о вечернем распорядке Макса. Сейчас он ест обычную пищу, как тогда, когда ты присматривала за ним в предыдущий раз, но если он будет доставлять какие-либо неудобства, когда будешь его укладывать, можешь дать ему бутылочку. Я ее уже приготовил. Просто добавь воды.
– Такой организованный папочка-бейсболист. Держу пари, ты один из тех, кто знает, где лежит свидетельство о рождении, не так ли?
– А ты – нет? Миллер, тебе определенно следует знать, где лежит свидетельство.
Эта женщина, которая будет отвечать за моего ребенка в течение следующих двух месяцев, не в состоянии найти даже один чрезвычайно важный листок бумаги.
Максу она нравится. И она – дочь Монти.
– Мне нужно, чтобы ты сказала мне что-нибудь ободряющее прямо сейчас, потому что я собираюсь оставить человека в твоих руках, а я тебе не очень-то доверяю.
– Со мной весело.
Я чувствую, как у меня приподнимается уголок рта.
– И это должно обнадежить?
– А еще я очень хороша в покере.
– Что ж, к счастью, у моего пятнадцатимесячного сына не так уж много денег.
Она кладет ладони на столешницу.
– И я неплохо смотрюсь на твоей кухне.
Я пытаюсь сдержаться, но, черт возьми, мне нравится препираться с этой женщиной.
– Это точно.
Тут нет никаких сомнений. Миллер чертовски хорошо смотрится на моей кухне, когда я позволяю себе смотреть на нее.
– А твой парень знает, какая ты кокетка?
– Да ладно, Кай. Ты выше этого. Будь откровенен. Спроси меня, не замужем ли я. – На ее губах появляется лукавая улыбка, которая говорит о том, что ей нравится флиртовать со мной так же, как и мне – с ней.
В Миллер что-то есть, что-то настолько яростное в ее характере, что я нутром чую: верность – ее вторая натура. Так что нет, она не флиртовала бы со мной, если бы у нее был парень.
– И спрашивать не стоит. У меня уже есть ответ.
– О, в самом деле? И каков же он?
Я скучаю по раскрепощению и флирту с красивой женщиной, по воспоминаниям о том, какой легкой была жизнь раньше, а Миллер позволяет мне довольно просто вообразить, что у меня все еще есть свобода быть тем мужчиной.
Но я, черт возьми, не могу. Один парень в соседней комнате напоминает мне об этом.
Я прочищаю горло, не отвечая на ее вопрос.
– Позвони охране у главного входа, когда привезут продукты. Они придут и принесут их.
Она оглядывает комнату.
– Здесь шикарно, папочка-бейсболист.
– Здесь безопасно.
– Рада знать, что мне не нужно беспокоиться о том, что внутрь может проникнуть что-то опасное.
Может, ей и не стоит беспокоиться, но мне стоит. Потому что, когда Миллер Монтгомери, дочь моего тренера, стоит у меня на кухне в таком виде, я боюсь, что в эту самую кухню уже проникло что-то очень опасное.
Черт подери, хуже всего – эти сиденья.
До того, как я подписал в прошлом году контракт, мне следовало внести поправку о том, что в буллпене нужны более удобные кресла. Восемь с половиной иннингов, а у меня затекла задница, пока я жду и наблюдаю, как моя команда выигрывает домашнюю игру.
Исайя играет на пределе своих возможностей. Его защита надежна. В четвертом иннинге он реализовал два броска, а в седьмом – еще один, увеличив преимущество «Воинов» до комфортного. Я собирался пригласить его после игры выпить по банке пива, которые, может быть, еще остались в моем холодильнике, а может, и нет, но учитывая, как хорошо он справляется, мистер Популярность вот-вот привлечет к себе много внимания, от которого ему не захочется отказываться.
Не то чтобы я не был командным игроком, но я ненавижу дни, проведенные в буллпене. Кроме тех сорока подач, которые я сделал, чтобы размять руки и оставаться активным в перерывах между стартами на этой неделе, я здесь ничего не делаю, только наблюдаю.
На протяжении всей игры мы сидим далеко от фол-линии, в то время как я мог бы сидеть дома и проводить время с сыном. Вот тут-то мне и становится тяжело. Когда я начинаю играть, я могу оправдать свое отсутствие, но в такие вечера, как этот, я бы хотел, чтобы Макс тоже был здесь.
Держа в руках кепку, я рассеянно вожу большим пальцем по фотографии Макса. Это вошло у меня в привычку, но также служит хорошим напоминанием о том, что, когда работы становится слишком много, ничто из этого на самом деле не имеет значения. Важен только он.
Я люблю эту игру, правда, люблю, но своего сына люблю гораздо больше, и я не понимаю, как мне найти этот баланс.
Возможно, если бы его мама не бросила его вот так, я бы справлялся со всем этим куда лучше. Возможно, я был бы более сдержанным. Но бо́льшую часть времени я чувствую, что мне нужно компенсировать ее отсутствие, быть родителем за двоих и просто надеяться, что Макс не заметит пробелов.
– Эйс. – Один из наших запасных питчеров хлопает меня по спине. – Мне нравится, когда я не работаю. Как думаешь, сможешь отыграть еще восемь иннингов в следующем старте?
Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.
– Постараюсь изо всех сил.
Присаживаясь рядом со мной, он предлагает мне немного перекусить, но я отказываюсь, продолжая грызть свои семечки.
– Твой брат будет невыносим после сегодняшнего вечера.
– Боже, – выдыхаю я. – Кому ты это рассказываешь?
И как по команде, после игры в тренировочный зал под громкую музыку вваливается мой младший брат, как высокомерный ублюдок, которым он и является.
Под музыку Исайя медленно расстегивает свою форму, футболка с девятнадцатым номером падает на его все еще обутые в шиповки ноги.
– А вот и я, малыш!
Лежа на тренировочном столе, где мне разминают плечо, я изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Но довольно сложно сдерживаться, когда весь зал на его стороне, и все подбадривают моего брата, пока он раздевается под музыку, радуясь нашей победе и своей личной игре.
– Родез, сегодня вечером ты у меня на столе, – говорит Кеннеди, одна из тренеров. – Я тебя разминаю.
Исайя замирает посреди своего танца, его глаза расширяются от возбуждения, потому что он обожает Кеннеди.
– Кенни… ты серьезно? – Он следует за ней к ее столику, словно влюбленный щенок.
– Да. Раздевайся и запрыгивай.
Внимание моего брата переключается на меня, его рот приоткрыт, но в то же время он улыбается. Кеннеди редко вызывается поработать с Исайей, потому что этот парень может быть настоящей занозой в заднице.
Посмотрев на меня, он указывает на нее, затем на себя, как будто она понятия не имеет, насколько он одержим ею.
Я не могу удержаться от смеха, глядя на него, но тут большой палец моего врача касается моего плечевого сустава и стирает улыбку с моего лица.
– Это часть моей награды за хорошую игру? – интересуется Исайя у Кеннеди, раздеваясь догола, при этом его стаканчик со стуком падает на пол. – А точнее, какой массаж меня ждет?
– Господи, Родез. – Кеннеди торопливо отворачивается, прикрывая глаза. – Не снимай свои чертовы компрессионные шорты. Это не тот массаж. – Она украдкой смотрит на меня. – Эйс, что, черт возьми, не так с твоим братом?
– Хотел бы я знать, Кен.
Исайя обеими руками быстро прикрывает член, стоя с голой задницей рядом с массажным столом Кеннеди.
– Ну, ты сказала раздеться, я и загорелся.
Я показываю на то, что он прикрывает.
– Понятно.
Весь зал взрывается от смеха. Исайя натягивает шорты и запрыгивает на стол животом вниз, подставляя икры.
– Я просто подумал, – продолжает он. – Наконец-то моя Кенни поймет, что я ей подхожу. После стольких лет и всего этого напряжения потребовался всего-то двойной хоумран[42], чтобы открыть ей глаза.
В голосе Кеннеди звучит безразличие.
– Ну какое там напряжение.
Исайя ухмыляется, оглядываясь на нее через плечо.
– Детка,
