Оппортунистка - Таррин Фишер
– Похоже, вы прячетесь от кого-то конкретного. – Он склонился над кафедрой, угрожавшей рухнуть под его весом.
Я бросила быстрый взгляд на Калеба. Он улыбался. Черт!
– Прячусь? – вздохнула я, садясь на свое место. – С чего бы мне прятаться от кого-то? И я буду признательна, если вы перестанете анализировать каждое мое движение, особенно перед всей аудиторией, спасибо, – прошипела я.
Профессор Граббс лукаво посмотрел на меня, а потом прочистил горло, наклоняясь к микрофону. Глядя прямо на меня, он спросил:
– Кто-нибудь в этой аудитории подозревает, что Оливия Каспен их избегает?
Калеб поднял руку.
Я низко опустила голову.
– Мистер Дрейк? – Профессор Граббс был явно удивлен. – Прошу, пройдите поближе и займите место рядом с Оливией, чтобы я посмотрел, как ей неловко.
Я услышала его шаги. Ощутила его присутствие рядом, когда он опустился на соседнее место. Моя голова все еще была опущена.
– А вы, оказывается, довольно симпатичный юноша, – сказал профессор Граббс. – Кажется, я никогда прежде не видел вас так близко.
Подняв голову, я хмыкнула. Профессор Граббс смотрел на нас, переводя взгляд с Калеба на меня с неприкрытым любопытством.
– Я вдруг открыл в себе жажду знаний, сэр. Думаю, отныне я буду сидеть здесь.
– Что ж, теперь я знаю, что слухи о вас правдивы, мистер Дрейк.
– Какие слухи, профессор? – голос Калеба был полон веселья, даже вызова.
– О том, что вы врете, как дышите.
В аудитории снова раздался смех. Калеб улыбнулся, ничуть не смущенный. Он купался в лучах чужого внимания.
– Тебе уже лучше? – спросил он у меня, когда лекция началась.
– Да. Все хорошо. – Я смотрела прямо перед собой и пыталась не вдыхать его парфюм.
Когда он потянулся достать что-то из сумки, то коснулся меня ногой. Я отпрянула – но слишком поздно: в животе уже порхали бабочки.
– Прости, – прошептал он, ухмыляясь.
Я нахмурилась и хлопнула по столу учебником так громко, что профессор Граббс приостановил лекцию, чтобы взглянуть на меня.
– Тише, Терминатор, – пробормотал Калеб. – Если ты будешь вести себя так каждый раз, когда я рядом, люди заподозрят, что я тебе нравлюсь.
Я уставилась на него, открыв рот.
Я пыталась слушать лекцию, правда. Но к концу пятидесятиминутного занятия я не могла вспомнить ни одного слова, сказанного профессором. Зато я запомнила наизусть запах одеколона Калеба и могла в подробностях рассказать о каждом его движении и жесте: о том, как он стучал карандашом по книге, как двигал ногами под столом, то сгибая их, то лениво вытягивая перед собой.
Когда профессор отпустил нас, я вскочила с места, как живое пушечное ядро, и направилась к двери. Калеб меня не преследовал. Я даже не увидела его, оглянувшись напоследок. И сперва испытала облегчение, а затем – разочарование. Возможно, он наконец-то понял мои намеки и решил больше со мной не связываться.
Он ждал меня перед общежитием позже тем же днем. Я выпрямила спину и взяла свои эмоции под контроль. «Дыши, Оливия, – говорила я себе. – Это просто очередной парень, и все они слеплены из одного теста». Я остановилась в паре метров от него, зная: если я почувствую его запах, то потеряю решимость. Картина получилась живописная – мы стояли под светом фонаря, готовые столкнуться в метафорическом сражении.
– Калеб, – сказала я слишком высоким голосом. – Я буду с тобой честной.
Он кивнул.
– Я не заинтересована… в том, в чем ты… заинтересован. Ты мне нравишься, но только как друг, – я помедлила, изучая его лицо – такое же нечитаемое, как «Война и мир». И добавила, чтобы донести свою мысль наверняка: – Думаю, мы просто несовместимы.
– Мне так не кажется.
Он выглядел пугающе напряженным, и мне пришлось смотреть себе под ноги, чтобы меня не затянуло в омут его глаз.
– Ну, извини. Видимо, мы на разных волнах, – запнулась я.
– Нет, я не об этом. Я знаю, что нравлюсь тебе так же, как ты нравишься мне. Но это твой выбор, а я джентльмен. Хочешь, чтобы я отвалил? Ладно. Прощай, Оливия.
И он ушел.
Я растерянно смотрела ему вслед. Он правда просто взял и ушел? Мне хотелось догнать его, сказать, что я не всерьез, что рядом с ним я чувствую себя как пьяная, и, может, он согласился бы поцеловать меня еще разок, просто чтобы я убедилась, что поступаю правильно…
Но я осталась на месте.
Калеб, верный своему слову, не приближался ко мне следующие пять месяцев. Доходило до того, что, если мы встречались где-то на территории кампуса, он притворялся, будто я невидимка.
Я все думала о том, что бы сказала моя мать насчет всей этой ситуации.
«Такой мужчина, а ты все испортила, потому что боишься обжечься. Ты слишком похожа на своего отца, Оливия».
Я становилась умственно отсталой, когда дело касалось отношений. Я пиналась, брыкалась, отбивалась и отталкивала людей, чтобы у них не было возможности сделать мне больно.
Жизнь продолжалась – но почему-то она уже не была для меня прежней. Во мне что-то изменилось. Я не могла понять, что именно, но где-то в моем сознании появилась новая дверь: несмотря на все мои усилия держать ее закрытой, мысли продолжали туда ходить, бродить по пустой комнате и развешивать изображения Калеба на стенах. Иногда я хандрила днями напролет. Потом мое настроение резко менялось, и я приходила в ярость: как он посмел так промыть мне мозги? Примерно на второй месяц этой эмоциональной пытки я сдалась. Очевидно, я больше не хотела быть одинокой. Возможно, пришла пора открыться и поэкспериментировать с отношениями.
Я быстро стала интересоваться мальчиками. Мне сильно помогла Кэмми: научила укладывать феном волосы, делать макияж и, как любой настоящий друг, познакомила меня с пуш-апом. Этот новый чувственный образ – вместе с моими стараниями сохранять дружелюбный вид – обеспечил мне пару свиданий. К четвертому месяцу у меня уже появились электробигуди и небольшая группа преданных поклонников.
Я встречалась с Брайаном – он был очень умный и учился на медицинском; с Тоби, возившем меня на «Ламборджини» в роскошные рестораны; и, конечно, был еще Джим – поэт, слишком претенциозный на свою голову. Он выкуривал пачку «Мальборо» в день и мог цитировать целые отрывки из произведений Толстого. Он был моим любимчиком – все, что он говорил и делал, было так смело, что у меня мурашки бежали по коже. Но, конечно, у всех этих парней была одна общая проблема: они не заполняли «комнату Калеба» в моей голове. Он был как непроходящий зуд. Я думала о нем,
