Воровка - Таррин Фишер
А затем настала одна из ночей после рождения Эстеллы. Я готовил ужин, и по телевизору шелестели новости. Я услышал ее имя. Мягко, но мой слух был настроен на ее имя. Я вышел из кухни в зал, где Леа собиралась переключить канал.
– Оставь, – сказал я. На экране Оливия сопровождала мужчину, судя по всему, Добсона Орчарда. Она отмахнулась от журналистов и села с ним в машину.
Оливия, нет.
Я хотел сказать ей держаться подальше от этого дела, от этого человека. Хотел дотронуться до ее шелковых черных волос и окутать ее защитой. К тому времени, как новости сменились рекламой, у меня пересохло во рту.
И только тогда я осознал, что в репортаже мелькнула фотография Лоры, упомянутой как одна из первых жертв. Добсон – Дэвон…
Забудь, приказал я себе. Она была в состоянии наркотического опьянения. Может, она неправильно уловила имя. Или репортеры. Может, она влилась в тему с Добсоном, потому что ей хотелось внимания. В колледже она жаждала сопричастности с чем-то, быть частью чего-то – семьи с восемью детьми. Может быть, просто может быть, она нашла эту семью в калейдоскопе жертв Добсона, похищенных и подвергшихся насилию. Проклятье – я вечно находил самых странных женщин, с какими только можно провести время.
Глава 9
Настоящее
Кэмми просыпается, протирая глаза:
– Где мы?
– Неаполь.
Я съезжаю вниз по улице, на которой, пожалуй, слишком много деревьев, и она озирается беспокойно:
– Какого хрена, Дрейк?
Оливия, молчавшая всю дорогу, безразлично выглядывает в окно. Я волнуюсь за нее – она ни разу не уточнила, каков наш пункт назначения. Либо она настолько доверяет мне, либо ей просто неинтересно. Оба варианта меня устраивают.
Дорога изгибается, и я сворачиваю на улицу, значительно меньше предыдущей. Дома здесь стоят дальше друг от друга – всего их десять, и они расположены вокруг озера, окруженного пятью акрами земли. Ближайшие соседи разводят лошадей – те безмятежно пасутся за белым частоколом. Когда мы проезжаем мимо, Оливия наклоняется, чтобы лучше их рассмотреть.
Улыбаюсь самому себе. Все-таки она отключилась не полностью.
Торможу машину напротив украшенных белых ворот и тянусь к бардачку, чтобы найти автоматические ключи. Рукой чуть задеваю ее колено, и она вздрагивает.
– Приятно знать, что я по-прежнему оказываю на тебя такое воздействие, – не совсем шучу я, указывая автоматическим прибором в сторону ворот. Они распахиваются, как раз когда она демонстративно толкает меня в грудь.
Я хватаю ее за запястье прежде, чем она отстранится, и удерживаю ее ладонь там, где бьется мое сердце. Она не сопротивляется.
Кэмми фыркает сзади, и я отпускаю ее.
Подъездная дорожка выложена кремово-коричневым кирпичом. Мы проезжаем около двух сотен ярдов, пока перед нами не вырастает дом. Я ставлю машину на стоянку, моя рука на коробке передач.
Я слежу за тем, как она следит за моей рукой. Когда она поднимает глаза, я улыбаюсь.
– Где мы?
– Неаполь, – повторяю я, открывая дверь со своей стороны. Наклоняю переднее кресло, чтобы Кэмми могла выбраться, и обхожу автомобиль, чтобы открыть дверь для Оливии.
Она вылезает наружу, вытягивает руки над головой, разминаясь, и смотрит на дом.
Я жду ее реакции.
– Очень красиво, – выносит вердикт она. Я усмехаюсь; бешено колотящееся сердце успокаивается.
– Чей он?
– Мой.
Она вскидывает брови и идет за мной, к лестнице. Дом трехэтажный, облицованный кирпичом, со смотровой платформой на крыше, оформленной как башня, откуда открывается захватывающий вид на озеро. Оливия восторженно вздыхает, едва мы приближаемся к крыльцу.
К массивной деревянной двери прикреплено кольцо в форме короны.
Я замираю перед дверью и говорю:
– И твой.
Ее ресницы трепещут, когда она изумленно моргает; губы изгибаются в недовольстве.
Я поворачиваю ключ в замке, и мы входим в наш дом.
Здесь нестерпимо жарко, и я иду прямиком к термостату. Кэмми изворотливо ругается, и я радуюсь, что они не видят выражения моего лица.
Дом полностью обставлен. Я нанял кое-кого, чтобы раз в месяц в комнатах протирали пыль и чистили ни разу не использованный бассейн. Перехожу из помещения в помещение, раздвигая шторы. Кэмми и Оливия не отходят ни на шаг.
Когда мы добираемся до кухни, Оливия обхватывает себя руками и озирается внимательнее.
– Нравится? – спрашиваю я, не сводя с нее глаз.
– Ты сам все спроектировал, верно? И дизайн тоже.
Мне лестно, что она так хорошо меня знает. Моя бывшая жена предпочитала все современное: нержавеющая сталь, кафель, стерильно-белые цвета. В моем же доме преобладает тепло. Кухня уютная, в сельском стиле, из камня, меди и дерева. Дизайнера я попросил использовать больше красного, потому что красный цвет напоминал об Оливии. У Леа рыжие волосы, оттенком ближе к красному, но у Оливии красная душа. И, насколько я понимаю, красный связан с любовью всей моей жизни.
Кэмми бродит по гостиной, пока наконец не запрыгивает на диван и не включает телевизор. Мы с Оливией стоим друг возле друга, наблюдая за ней. Не так я представлял этот момент – момент, когда она увидит все это.
– Не хочешь экскурсию по твоему дому?
Она кивает, и я маню ее из кухни к витой лестнице.
– Леа…
– Нет, – обрываю ее я. – Не хочу говорить о Леа.
– Ладно.
– Где Ноа?
Она отворачивается:
– Хватит спрашивать о нем, пожалуйста.
– Почему?
– Потому что это причиняет мне боль.
Я задумываюсь на секунду, но киваю:
– В итоге тебе придется рассказать.
– В итоге, – тяжело вздыхает она. – Это слово описывает нас, да? В итоге ты сознаешься, что подстроил свою амнезию. В итоге я перестану притворяться, будто незнакома с тобой. В итоге мы снова будем вместе, а потом разойдемся, а потом снова будем вместе.
Я смотрю на то, как она разглядывает картины на стенах, завороженный ее словами. Она говорит то, что глубоко меня трогает. Позволяет своей душе соскользнуть с ее губ, и, как всегда, это надрывно и безумно грустно.
– Калеб, что это за дом?
Я стою за ней, пока она мнется на пороге главной спальни, и осторожно перебираю пальцами кончики ее волос.
– Я построил его для тебя. В ночь, когда я сделал предложение, я собирался привезти тебя сюда. Тогда тут ничего еще не
