Эгоист - Дарья Белова
Все длилось около двадцати секунд, а по моим ощущениям минут пять. Вечность будто бы.
Совсем не помню, что сделал с рулем. Нет воспоминаний, что я вынимал его. Перевожу взгляд на свой болид. Совсем новый. Был.
«Ты пробьешь своей башкой ограждение».
Что ж, моя злая Эльза, твои слова оказались пророческими.
Когда машина безопасности увозит меня с трека, в окне вижу, как убирают обломки моей машины. Задняя часть полностью оторвана.
По разговорам понимаю, что после того, как я спасся, загорелись батареи и тушили пожар второй партией огнетушителей.
– Майк, ты можешь шевелиться? Говорить? Опиши, что чувствуешь? – не отстает маршал, он же оказывает первую необходимую помощь.
– Со мной все в порядке. И разговаривай со мной нормально. Я просто попал в аварию.
Сука.
Меня заводят в медицинский центр. Тут же окружают. Английская речь сейчас раздражает, и я хочу слышать родной итальянский.
И кофе. Крепкий эспрессо после ужина, как и полагается в моей родной Италии.
На руки смотреть сложно. Они воспаленные, красные. Ноют.
Мне наложили холодный компресс. Все тело стало болеть очень сильно – особенно левая нога. Возможен перелом. Я все равно попросил оставить меня на минуту в покое. С медицинской точки зрения это не есть правильно. Но… Плевать.
Я, наконец, остаюсь один в этом кабинете и даже не могу уложить голову на ладони, растрепать волосы, потереть глаза.
Чувствую себя дерьмово. Дерьмовее некуда. Не самое приятное начало чемпионата. Еще и в новой команде, и на новом болиде.
Отвлекает стук. И меньше всего я хочу видеть ее. Только вот знаю, что там она.
***Авария Майка будет признана самой страшной в этом чемпионате.
Глава 12. Таня
– Ты немаленький, Марино, ты…
На большом экране в довольно уютном офисе команды показывают кадры с аварии Марино. Стоит мертвая тишина. Мы видим огонь, осколки и части болида, продолжение движения машин, но на более низких скоростях, маршалов, которые спешат к месту аварии. А вот Майка в кадре нет.
Я чувствую, как немеют руки, затем ноги. Уже не понимаю, как вообще можно стоять, когда все тело оцепенело от страха.
Шепот слышится позади.
«Это плохо, если не показывают гонщика. Что-то случилось…».
Мне стоит многого, чтобы не повернуться и не прокричать на весь пит-лейн, что с ним все в порядке, он просто… Не в кадре.
Этот придурок не может умереть!
– Двенадцатый номер в порядке, – слышу и облегченно выдыхаю. Мы все это делаем.
Затем Майк попадает в объектив камеры. Внешне с ним и впрямь все в порядке: черный комбинезон, растрепанные волосы, поджатые от переживаний губы и бегающий взгляд.
Мой выдох рваный.
Делаю шаг в попытке выбежать к нему, но осекаюсь. Нельзя, не пустят. Глупо.
– А где сейчас Майк? – спрашиваю.
Я помощник его менеджера. Мне можно ответить, я вправе это спросить. Голос при этом неровный, дрожащий.
– В медицинском кабинете.
Вылетаю из офиса и несусь в незнакомую мне часть. Там такое скопление людей, что меня никто не замечает. Опускаю взгляд и прислушиваюсь. Чужие голоса глушит пульс. Грудная клетка разрывается от биения сердца.
А если бы я не пожелала ему разбить башку об ограждение, Марино пришел бы сегодня подиум? Чувство вины какое-то необъятное. Ни его поступки, ни слова не стоят того, чтобы Майк лишился жизни, пусть он хоть трижды придурок!
Я дожидаюсь, пока кабинет, в котором находится Майк, опустеет, и замираю.
Стучусь и выжидаю ответа. Его, надо полагать, не было бы при любом раскладе. Это же Марино!
– Я войду? – спрашиваю и все же опасаюсь, что в меня что-то полетит. Хорошо, если это будут итальянские ругательства, а не всякие стеклянные баночки с полок медкабинета.
Майк лежит. Его руки перебинтованы, в воздухе пахнет сгоревшей резиной и пластиком.
Живот крутит от увиденного. Наверняка он испытывает адскую боль. Сколько нужно времени, чтобы обезболивающее, которым обкололи моего итальянского гонщика, подействовало?
– Ты как? – задаю вопрос дрожащим голосом.
Сердце не на месте.
Резко наше прошлое обнуляется. Это сложно представить, потому что боль еще преет внутри. Но я ведь могла потерять Майка. Было чертовски страшно.
С этой минуты я искренне ненавижу гонки. Я ненавижу чемпионат.
– Как я… Живой, как видишь, – голос наполнен горечью.
На моем языке такая же прогорклость, что сглотнуть ее, значит, отравиться.
Медленно иду к Майку. С каждым шагом волнение усиливается.
– А ты не такая радостная, как я думал.
Стыдно за сказанное. Останавливаюсь на полпути и, прочистив горло, спрашиваю:
– Может, ты что-то хочешь?
Звучит странно, и я готова услышать очень черную шутку в свой адрес. Но вместо этого Марино просит:
– Кофе.
– Конечно. Сейчас принесу. Эспрессо?
«Я все помню», – прошептать бы на ухо.
– Эспрессо, – подтверждает и в эту же секунду отворачивается от меня.
Меня обдает его холодом, когда должно быть совсем наоборот. Неуклюже отступаю, взглядом ерошу по телу Майка. Он все еще в гоночной форм, которая полна следов от пожара.
Сколько времени их костюмы выдерживают огромных температур, защищая кожу от огня? Страшно представить, что какая-то ткань с кучей разных картинок спонсоров может спасти жизнь.
Тридцать секунд. Столько времени гоночный комбинезон защищает тело. Перчатки же намного меньше.
Перед тем как скрываюсь за дверью, обращаю внимание на руки Майка. Ему потребуется восстановление перед тем, как он снова сядет за руль болида. И сидят ли… Ему вообще было страшно? О чем он думал? Мысли закручивают меня в водоворот до тошноты.
Практически добегаю до кофемашины, на автомате делаю эспрессо. Рядом с чашкой кладу пару кусочков сахара. Майк не пьет сладкий, но вдруг именно сейчас захочет?
Растерянность в каждом моем движении.
Молчание, которое наполняет комнату, когда я туда захожу, заставляет делать все тихо и незаметно.
Ставлю поднос на стеклянную тумбочку, беззвучно отхожу к двери. Все в теле при этом работает очень шумно, будто я превратилась в старый, ржавый дедушкин
