Все дороги ведут к тебе - Мариана Запата
– Не стану утверждать наверняка, но если в юности ты была такой же, как сейчас, то она, безусловно, знала, как ты к ней относишься. И твоя любовь освещала ее жизнь, – прошептал он хриплым голосом.
Я тяжело сглотнула и, ослабев, поникла, прижалась лицом к его плечу. А Роудс – чудесный, чудесный Роудс! – легко-легко подхватил меня, обняв одной рукой за спину, а другой – за бок, и усадил к себе на колени.
– Грустить нормально. И злиться – тоже.
Я прижалась носом к его шее. Кожа была мягкой.
– Бывший обижался, когда я была в плохом настроении. Когда накатывала печаль. Он говорил, что я достаточно натерпелась и мама не одобрила бы моего уныния, – и от этого становилось еще хуже. Обычно я держу хвост пистолетом, но иногда накатывает просто на пустом месте. Я хочу жить, хочу быть счастливой, но я скучаю по ней. Мне ее не хватает…
Большая рука обхватила меня за бедро, и я почувствовала, как ровно бьется его сердце.
– Вроде бы мы уже решили, что твой бывший – кретин, – пробормотал Роудс. – Надеюсь, после моей смерти найдется тот, кто будет скучать по мне до конца своих дней.
Он меня убил! На самом деле. Я фыркнула, еще глубже зарываясь в тепло его тела.
– Мой пес Блинчик умер несколько лет назад, и я до сих пор не могу спокойно думать о нем. Говорю себе, что не смогу взять другую собаку, потому что мало бываю дома. Но – между нами – мне в первую очередь кажется, что это будет предательством по отношению к нему. – Он прижал меня еще теснее и коснулся губами моего лба. – Скрывать печаль от меня тебе не придется никогда.
Я ощутила укол в сердце: это было и больно, и чудно.
– Тебе тоже. Мне жаль Блинчика! Это он на фотографии, которую я тебе подарила? Уверена, он был замечательным псом! Я бы хотела посмотреть другие его фотографии, если покажешь.
Голос Роудса стал напряженным.
– Да, он был замечательным. Я покажу.
Я прижалась теснее и, пусть не сразу, нашла нужные слова:
– Мама хотела бы, чтобы я была счастлива. Я уверена в этом. Она бы сказала: «Ты же знаешь, что я не хотела тебя бросить. Не трать время на переживания и живи полной жизнью!» В глубине души я знаю, что это несчастный случай и я не в силах все изменить. И я уже счастлива там, где я есть. Просто тяжело…
– Эй! – сказал он. – То ты беркутов, как цыплят, хватаешь, а то визжишь при виде безобидных летучих мышек. Ты мне всякая нравишься, ангел! Во всех своих проявлениях.
Из моего горла вырвался хрип, в котором были и смех, и боль. А объятие Роудса стало еще крепче.
Я обняла его в ответ.
– Просто… Я действительно хочу… Надеюсь, она знает, как сильно я ее люблю. Как жалею о том, что ее нет рядом. А еще, если всему этому суждено было случиться… Я рада, что из-за этого оказалась здесь. – Мои пальцы сомкнулись на его руке. – Я рада, что я здесь, Роудс! Я рада, что ты есть в моей жизни. Спасибо за то, что так добр ко мне!
Он погладил меня по волосам. Я ощущала его пульс щекой и едва расслышала слова:
– В любое время, когда тебе понадоблюсь, я буду рядом.
Я прижалась к нему и понизила голос:
– Теперь ты мой лучший друг. Только Юки не говори!
Его кадык дернулся, а голос показался мне невероятно хриплым:
– Ты тоже мой лучший друг, дорогая.
Он сглотнул. Голос стал еще грубее, но слова были самыми нежными и искренними из всех, что мне доводилось слышать:
– Я соскучился по разговорам с тобой. Вот представь себе!
И тогда, прижимаясь лицом к его шее, окутанная теплом его тела, я рассказала ему свои самые сокровенные воспоминания о маме. Какой она была красивой. Какой бывала забавной. Как она ничего не боялась – или, по крайней мере, мне так казалось.
Я говорила, говорила, говорила, а он слушал, слушал, слушал…
И я еще немного поплакала, но это было нормально.
Потому что он был прав. Скорбь – это последний способ сказать близким, что они оставили след в нашей жизни. Что мы по ним очень скучаем. И нет ничего плохого в том, что я, сохраняя в сердце мамину любовь, буду скорбеть по ней до конца моих дней. Я должна жить, но память остается со мной.
Люди, которых мы теряем, забирают с собой частичку нас, но оставляют взамен частичку себя.
* * *В последующие дни скорбь все так же сжимала мне сердце, но знание и сила, извлеченные со дна души, помогали мне держать лицо. Хотя это было нелегко. Но каждый раз, когда возникало ощущение, что тянет вниз – туда, откуда я выбралась, я неустанно напоминала себе, что я – дочь своей матери.
Возможно, на мне лежало проклятие, но могло быть и хуже. В каком-то смысле я была везучей. И старалась не забывать об этом.
Люди, которых я любила, тоже не давали об этом забыть, и это помогало больше всего.
Когда пришло время, останки мамы кремировали, и я задумалась о том, как с ними поступить. Хотелось сделать что-то достойное ее неукротимого духа.
И тут открывались две возможности.
Идея превратить ее прах в живое дерево принадлежала Эймосу. Однажды он подошел ко мне и, положив на стол распечатку с информацией про биоразлагаемые урны, так же тихо отправился к себе. Это представлялось правильным. Маме понравилось бы стать деревом! Когда я поделилась идеей с Роудсом, он поддержал меня, сказав, что с местом для посадки проблем не будет. Мы решили сделать это летом.
Вторую идею уже на следующий день подала Юки. Она нашла компанию, которая могла отправить прах в космос. И я не сомневалась в том, что моей бесстрашной маме эта идея пришлась бы по вкусу. Я решила, что более достойного применения моим кровным денежкам трудно найти. Была возможность даже посмотреть на запуск!
Мои сердце и душа болели, но более совершенных способов попрощаться с физическим телом мамы не было.
Поэтому для меня стало полной неожиданностью, когда, вернувшись однажды с работы, я увидела по меньшей мере семь машин, припаркованных перед домом. Только две из них были мне знакомы – Клары и Джонни. Подруга сегодня ушла рано, сославшись на папины дела и поручив мне закрыться. В связи с мамой я не выходила на работу две недели и теперь, коря себя за то, что бросила ее одну в магазине, была готова трудиться круглосуточно. Поэтому я согласилась не раздумывая.
Но теперь, глядя на все эти машины, пять из которых имели номера других
