Все дороги ведут к тебе - Мариана Запата
Хотелось думать, что она бы мной гордилась.
И тут, когда я сидела, подняв голову к небу, послышалась мелодия, которая была мне очень хорошо знакома.
И Эймос запел песню, слова которой я знала еще лучше.
Холодный воздух проникал в легкие, как слова проникали в душу, а слезы, которых вроде бы уже не осталось, закипали на глазах. Он делился со мной чувствами, а я воспринимала их и впитывала всем существом. Вспоминая о том, как сама делилась чувствами со всеми, кто скачивал эту песню в исполнении Юки.
Это была моя дань маме – она вдохновляла меня на создание всех моих песен и большинство поступков.
Эймос молил о том, чтобы его не забыли. Чтобы помнили таким, каким был, а не прахом, которым стал. Его прекрасный голос призывал любимую не исчезать без следа – и тогда однажды они обязательно будут вместе.
* * *После печального известия прошла почти неделя. Я сидела в квартире, разбирая мамины дневники, хотя к этому моменту уже знала их наизусть, и тут раздался стук. Прежде чем я успела ответить, дверь распахнулась, послышались тяжелые шаги, и вошел Роудс. Вошел и встал, как гора. Лицо непроницаемое, руки уперты в бока. Вид сумрачный и внушительный.
– Ангел, пойдем учиться ходить на снегоступах!
Я посмотрела на него как на ненормального, потому что все еще была в пижаме, а выходить из дома категорически не хотелось. Хотя я понимала, что сделать это нужно – мне пойдет на пользу, и мама одобрила бы…
В горле саднило. Пожав плечами, я сказала:
– Вряд ли я буду хорошим компаньоном. Извини…
Это была правда. В последнее время компаньон из меня был тот еще. Слова, которые обычно приходили сами собой, по большей части испарились, и хотя молчание не напрягало, но было непривычным.
Так, как в эти дни, я не ощущала себя давно. И хотя знала, что в конце концов приду в себя, но это случится не в одночасье. Тем не менее ощущение было таким, словно я бреду по воде навстречу приливу.
И выбраться из этого мне было не под силу.
Это была скорбь, и частью сознания я помнила, что у нее есть стадии. Но была и последняя, о которой все умалчивали: когда чувствуешь все сразу. И становится тяжелее всего.
Я не хотела перекладывать это на Роудса. Вообще ни на кого. Они знали меня как человека по большей части веселого и счастливого. И я знала, что снова стану счастливой, как только острота немного притупится – а это непременно произойдет, – но момент еще не настал. Сейчас чувство утраты ощущалось как никогда остро.
Моя душа была истощена – пожалуй, это было самое точное определение.
Но мужчина, который последнюю неделю был рядом со мной каждую ночь, – на диване, когда мы засыпали в молчании, или в его комнате, если ему удавалось уговорить меня подняться, – склонил голову набок, внимательно глядя на меня:
– Все в порядке. Можешь не говорить, если не хочешь.
Я моргнула. Тяжело сглотнув, фыркнула, и это тоже прозвучало грустно. Не я ли сама говорила ему то же самое несколько месяцев назад, когда он был расстроен из-за отца?
Должно быть, Роудс отлично понимал, о чем я думаю, потому что нежно улыбнулся:
– Тебе не помешает побыть на свежем воздухе.
Это верно. Даже мой психотерапевт, чей номер я нашла пару дней назад и набрала после недолгих раздумий – она меня помнила, что неудивительно, ведь я ходила к ней четыре года, – сказала, что мне полезно выходить из дома. Но я по-прежнему пребывала в сомнениях, поглядывая на дневник, который теребила в руках. Роудс держался выше всяких похвал, но я была в растрепанных чувствах. В последнее время он не отходил от меня ни шаг, и мне не хотелось злоупотреблять его отношением.
Он наклонил голову в другую сторону, внимательно наблюдая за мной.
– Пойдем, дружочек! Будь это я, ты сказала бы то же самое.
Он был прав.
И одного этого оказалось достаточно, чтобы я кивнула и стала одеваться.
До того как все произошло, я сказала ему, что хочу научиться ходить на снегоступах. Сейчас эта мысль пронеслась у меня в голове, попутно напомнив о том, как мне повезло, что он у меня есть. И во многом другом.
Нужно держаться!
Роудс не ушел – уселся на кровать, а я стала переодеваться прямо перед ним, потому что идти в ванную было лень. Он не сказал ни слова, а лишь кивнул, вопрошая: «Ты готова?» И я кивнула в ответ: мол, да. И мы отправились. Верный своему обещанию, он не говорил сам и не пытался разговорить меня.
Он поехал в сторону города, но свернул налево, на проселочную дорогу, и припарковался на поляне. Место было знакомым: я проезжала мимо, когда отправлялась в горы. Затем он достал из «Бронко» пару снегоступов и помог мне их надеть.
Тогда и только тогда он взял меня за руку и пошел вперед.
Мы двигались медленно. В какой-то момент он вручил мне солнцезащитные очки, которые, вероятно, лежали в кармане куртки, потому что в рюкзаке у него были только бутылки с водой и брезент. Я даже не замечала, что щурюсь из-за солнечного света, отраженного от снега, и очки пришлись кстати. Воздух был хрустким и по-особенному чистым. Я вдыхала его полной грудью и не могла надышаться. Мы шли дальше, и, будь я бодрее, я бы в большей степени оценила удобство снегоступов и красоту поля, через которое мы проходили… Но я старалась. Пока я не была способна на большее. Я была здесь и отчасти понимала, что это немаловажно.
Примерно через час мы наконец остановились на вершине холма. Роудс расстелил брезент на снегу и сделал приглашающий жест. Я села, он тотчас плюхнулся рядом и хрипловатым голосом сказал:
– Знаешь, а я ведь пропустил все «первости» Эймоса!
Я поджала под себя ноги и посмотрела на него. Он сидел, вытянув длинные конечности, опираясь на чуть отставленные назад прямые руки, и, что самое важное, смотрел на меня. Солнечный свет бликовал на серебряных волосах. Других настолько красивых мужчин мне видеть не доводилось.
Он был самым лучшим, правда! И от этой мысли у меня слегка защипало в горле.
– Меня не было рядом, когда он сказал первое слово и когда сделал первый шаг. В тот день, когда он сам сходил в туалет, и в ту ночь, когда впервые заснул без подгузников.
Потому что он был далеко: жил на побережье, вдали от Колорадо.
– Эйм не помнит. И даже если бы помнил, вряд ли придал бы этому значение. Но меня это заботило. И заботит до сих пор. – Линии на его лбу стали глубже. – Я отправлял им деньги – Билли
