Инь vs Янь. Книга 2. - Галина Валентиновна Чередий

— Знаешь, за исключением отношения к Рамзину, ты, Амалия, прямо сыплешь цитатами из лекций Романа, — только и нашлась я, приходя в себя от ее сумасшедшего предложения.

— Роман ищет прежде всего власти для себя и поэтому усматривает во всех орудия и марионеток. Я же тебе говорю о том, что вам с Игорем следует перестать быть и чужими шахматными фигурами, и беглецами. Орден нуждается в вас, а значит, пришло ваше время.

— Да не хочу я этого ничего! — хотелось рухнуть на спину, накрыть голову подушкой и еще и одеялом накрыться, отгораживаясь, как в детстве, от всего реального. — Не хочу, понимаешь?

— Я не хотела оставлять своего мужа, дом и моих двух крошек, уходить в неизвестность с чужими грубыми людьми и начинать новую пугающую жизнь. Но у меня не было выбора. У тебя есть такая роскошь. Что ты выберешь — свой страх стать, наконец, взрослой и ответственной за других и себя, или же безопасность, счастье и, возможно, даже саму жизнь для тех, кто тебя любит и не может без тебя выжить?

— Это несправедливо и нечестно ставить меня перед таким выбором! — я глотала подступавшие слезы, но голос выдавал меня.

— Но ведь у других-то и его нет, — печально пожала плечами женщина.

Я вскочила и понеслась к задней двери, ведущей на пляж.

— Располагайся, где хочешь, но на мою кампанию не рассчитывай! — бросила через плечо, уже вылетая наружу.

32

Рамзин.

Я отказался выбирать для встречи любое место которое находилось бы в более чем часе пути от виллы, которую мы снимали с Яной. Потребность находиться неподалеку было просто непреодолимой, да обладая силовым козырем я мог себе позволить подобный диктат. К тому же отец даже не стал возражать. Въехав на территорию старого поместья, позволил автомобилю медленно катиться по усыпанному гравием огромному двору, скользя безразличным взглядом по сверкающим белизной стенам бывшего плантаторского дома. Эта недвижимость, как и прилегающие акры земли, уже лет сорок принадлежала Ордену, с того момента, как прежние владельцы — потомки обнищавшего благородного семейства решили, что содержать этот гигантский памятник колониальной архитектуры слишком дорого для них во всех отношениях. Хранить и гордо нести память о прежнем величии рода, нажитом потом и кровью невольников, стало не только дурным тоном, но чрезвычайно обременительно по деньгам. В другое время я бы может и заинтересовался этим архитектурным строением, которое каждой своей линией было призвано подчеркнуть превосходство его владельцев над окружающими. Но сейчас плевать на это монументальное подтверждение чужих нездоровых амбиций. Встреча назначена в старом бараке для рабов за хозяйским домом. Да уж мой родитель в своем репертуаре. Даже соглашаясь на мои условия он умудряется придать всему оттенок символичности и театральной драмы. Но вникать в смысл этого посыла я не собирался.

Ухоженная аллея вела от дома, туда, где в метрах ста от дома и серело большое прямоугольное уродливое здание — свидетель чужих унижений и разрушенных жизней. Жизней в рабстве, бездарно растраченных на то, чтобы кто-то другой просто мог себе позволить еще большую роскошь. Впрочем, столь же бесполезную и никчемную. Я усмехнулся, выходя из машины и скользнув взглядом по двум столбам для экзекуций. Орден, как и прежние владельцы, оставил все тут без изменений, и на позорных столбах все еще болтались кандалы, а на самом солнцепеке посреди двора располагался ряд массивных колодок, в которых иногда сутками без воды и еды держали особо строптивых. Пожалуй, я догадываюсь, почему отец выбрал это место. В качестве демонстрации того, что все мы рабы и подневольные люди в той или иной мере. Что же, не могу не согласиться. Любой из нас находится в неволе ответственности, собственных принципов и амбиций, заблуждений, чувств или низменных инстинктов. Но все же теперь предпочитаю самостоятельно выбрать свои оковы и носить их добровольно. Моя тяга к Яне… нет, не тяга, неизлечимая зависимость — вот мои цепи, и теперь, когда я ношу их совершенно добровольно, они нисколько не тянут. А вот любую попытку навесить на меня новые или вернуть старые я терпеть не собираюсь. И намерен сказать об этом отцу прямо. И плевать на все его символичные декорации.

Я был и так уже изрядно заведен разговором с Вожаком по дороге сюда. Это краткое общение поставило меня перед фактом: от мааскохии нужно избавляться. И как можно быстрее. Вожак буквально стал источать яд, когда я потребовал ответа за его появление рядом с Яной в отеле.

— Эта самка опасна! — прошипел он. — Она сама и потомство, что она носит!

Все его призрачное тело разразилось такой суматошной пульсацией цветов, что мне пришлось прищуриться, чтобы просто не заработать морскую болезнь, наблюдая эту взбешенную радугу. Очень хотелось удавить его за каждое произнесенное в адрес Яны и ребенка слово. Но он еще будет нужен мне какое-то время, да и тратить энергию на борьбу с ним прямо сейчас, перед встречей с отцом непрактично. Ведь защищая свою жизнь, Вожак наверняка станет драться отчаянно.

— Она моя… женщина, моя жена, — сказал я, понимая, что в языке этих паразитов нет аналогов этих слов, и вряд ли ему это что-то скажет. — Поэтому неприкосновенна! Ты не смеешь приближаться к ней! Ни сам, ни заставлять никого из своих соплеменников! Больше никогда!

Отдавая приказ, я вдруг четко осознал, что он почти бесполезен. Ублюдок все равно постарается его обойти. Он буквально закусил на Яну. Это ощущалось хотя бы потому, что он позволил себе столь бурно реагировать, забыв о своем обычно сдержанном язвительном шипении.

— Человек двух душ, чем ты так ослеплен в этой конкретной самке, что не видишь очевидного — у нее есть сила уничтожить тебя! А на фоне той мощи, что я чую в вынашиваемом ею существе, твои собственные способности смехотворны! Никто в своем уме на станет оставлять в живых тех, кто абсолютно точно может убить тебя, или по крайней мере лишить величия! Это самоубийство! Ты мне казался более умным и расчетливым, человек двух душ. Я был впечатлен твоей силой и жесткостью, когда ты без колебания отринул все прежние привязанности и повел нас за собой. Но теперь я начинаю думать, что, возможно, стоит сменить хозяина?

Я, придя в бешенство, стянул ментальный ошейник Вожака и продержал достаточно долго, так что он наверняка ощутил настоящее силовое удушье и вспомнил, кто здесь главный. Я совершил ошибку, уединившись