Инь vs Янь. Книга 2. - Галина Валентиновна Чередий
О да, страшная женская фраза «Я подумала!». Это можно было бы считать шуткой, если бы я не почувствовал терпкий запах неприятностей, едва ее услышал. Я стиснул руль до жалобного скрипа.
— Не ты ли утверждала, что в диалоге надо учитывать не только свое мнение? Или это работает, только когда вопрос касается меня, а никак не тебя? — всё напряжение от размышлений и давления дракона, а теперь ещё и моей женщины трансформировались в ракетное топливо для моей злости. Ради вечности, умоляю, Яна, остановись, не подноси к нему спичку!
— Я согласилась бы на диалог, Игорь, если бы это касалось только тебя и меня, — судя по упрямому взгляду моя мольба не была услышана. — Но раз в этом замешан наш ребенок, то я оставляю за собой право принимать единоличные деспотичные решения. И в первую очередь о его безопасности. Ради неё я готова была терпеть Романа и его манипуляции и игры. И готова вытерпеть от тебя многое, пока мы учимся находить взаимопонимание. Но эти гребаные твари не входят в список того, что я готова терпеть рядом.
Даже просто упоминание имени Романа переключило мою злость на адски высокий уровень, и пламя ярости вспыхнуло, затмевая разум. Какого черта вообще даже вспоминать о нём и тем более сравнивать! Или это и есть то самое прямое указание на истинное положение вещей? Проклятая неоновая вывеска, орущая о том, что присутствия Яны рядом — всё же сделка для неё, и ни о каких настоящих чувствах речь не идёт? Скрипнув зубами и тяжело дыша, я подавил рвущиеся наружу грубые слова.
— Вот для безопасности твоей и его мне и нужны эти самые «радужные пиявки»! — выдавил я, контролируя каждое слово. — А ты отказываешься это понять. Или это попытка пользуясь случаем проверить, насколько я поддаюсь дрессировке, Яна? Так вот, я иду на уступки, но помыкать собой и диктовать мне, что делать, не позволю! Пробуешь всё же отыграться за прошлое, Яночка? Хочешь полностью сменить роли и заставить меня побыть в твоей шкурке?
Голова Яны дёрнулась, и в глазах на секунду мелькнули разочарование и уязвимость.
— Ты придурок, Рамзин! Всё такой же эгоистичный и властный придурок! — она не кричала. Наоборот, говорила слишком тихо, и это почти пугало. — Все твои прошлые косяки я, если и не простила, то стараюсь это сделать. Хотя ты, похоже, намерен успешно творить новые. Мне ни хрена не нужно, чтобы ты лаял по команде и ходил на задних лапах. Я не прошу прогибаться передо мной и ломать свою натуру. Но и ты не смеешь запирать меня, изолируя от мира, да ещё и окружая этими тварями.
— Смею, если это нужно для защиты! — проскрипел я, на самом деле желая заорать, чтобы до неё дошло наконец.
— Когда боишься свою охрану больше всех опасностей извне, это называется тюрьма. Ты хоть подумал, что будет со мной, если однажды они нарушат твой приказ и приблизятся ко мне?
— Этого больше не повториться.
— А если да? А если они сделают так несколько раз подряд?
— Яна, это всё временно, пока я не найду безболезненный выход! Просто дай мне время!
— Тогда лучше тебе поторопиться. Потому что я не буду жить в заключении. И не буду в нём растить ребенка. Не буду. Нет, — и Яна замотала головой, словно одних её слов для меня не было достаточно для того, что четко ее понять.
Но я понял. Она черт знает почему вдруг резко встала в позу, и совершенно очевидно, что в этом вопросе о компромиссе речи не шло. Что же, это существенно сокращало количество решений ситуации. И как бы это ни бесило, но в этот раз просто проигнорировать мнение Яны я не мог. И это делало всё в разы сложнее, чем раньше.
29
Вскипевшая было злость мгновенно осела от одного только лёгкого утешающего касания малыша где-то совсем рядом с сердцем. От нее осталось лишь горькое послевкусие, как рваные куски желтоватой пены на берегу, когда волна откатит. И при этом у меня словно сместился угол зрения, а точнее восприятия мужчины рядом со мной. Рамзин, нахмурившись и сжав челюсти, вёл машину в общем потоке и явно избегал моего прямого взгляда. А я смотрела на него и поражалась изменениям, которые раньше то ли не видела, то ли не хотела замечать. Может, потому что основные из них были совсем не внешними. Дело было не в отросших волосах или в том, что его черты приобрели большую резкость. Лицо выглядело более загорелым и, я бы даже сказала, обветренным и огрубевшим. Визуально он стал заметно старше и еще более угрожающим, чем раньше. Более диким, что ли, на каком-то совершенно первобытном уровне. Но вот его прежняя властная, почти удушающая энергетика изменилась. Или, может, это я больше не могу ее воспринимать как вначале? Не отвергаю и больше не борюсь с ней, а пытаюсь научиться быть созвучной. Если раньше Игорь мне виделся некой черной дырой с непреодолимой гравитацией, спастись от которой не хватит никаких сил, сколько ни барахтайся, то сейчас это притяжение не то чтобы исчезло. Нет. Просто оно изменилось. Перестало тянуть в бездну, туда, где бесследно поглотит, не оставляя мне меня. Из захвата превратилось вдруг в опору для нашей связи, в цемент, способный удержать нас вместе. Не насильно, по эгоистичному желанию прежнего Рамзина, а потому что так надо нам обоим.
А ещё, не смотря на почти каменное, чисто фамильное выражение лица сейчас у Игоря, я увидела смятение, сомнения и даже растерянность. Словно он мучительно размышлял над чем-то в поиске единственно правильного варианта. Это что, я начинаю дорисовывать Рамзину несуществующие и, может, собственные эмоции под действием гормонов или просто уже натренировалась немного заглядывать сквозь эти маски невозмутимости? Хотелось бы мне знать. Хотя… что мешает просто спросить? Не сидеть нам двоим, думая так громко, что голова трещит. Не догадываться, читая по глазам. Это вам не милая сопливая песенка, а наша жизнь, и, думаю, уже хватит становиться в позы, щупать, изучать и наблюдать, ловить язык тела. А нужно взять и обсудить всё, раз уж оба приняли решение повзрослеть и перестать играть в игру — кто кому словами засадит глубже. Давящее разочарование от того, что Рамзин не понимает моей тревоги и нежелания больше видеть этих его пиявок даже близко рядом с собой,
