Заставь меня остановиться
– Вы не могли бы дать мне тапочки? Мне надо как-то дойти до дома.
– Мог бы.
– Но не дадите, – заканчиваю за него, откладывая заморозку в сторону.
– У тебя неверное представление обо мне, Аня, – встает со стула и направляется к выходу. Через пару минут возвращается с новыми одноразовыми тапочками. – Пошли, отвезу тебя домой.
– Тут близко. Я сама дойду пешком.
– Я сама, это не про тебя, Аня.
– У вас неверное преставление обо мне, – повторяю его же слова.
– Возможно. Однако не надо со мной спорить, если я сказал отвезу, значит отвезу. Топай давай.
Весь путь мы проехали в полной тишине. Только лишь остановившись у ворот моего дома, я сама нарушила затянувшееся молчание.
– Спасибо за то, что помогли, – перевожу взгляд на Лукьянова, но тот совершенно никак не реагирует. Сидит молча, уставившись на дорогу. Жуть как хочется, чтобы он что-нибудь сказал. Пусть бы и гадость. Это будет получше молчания. А может ему просто сделать сливу? Будет ходить с синим шнобелем. – Я завтра зайду к Егору. Можно? – ноль реакции. Да, надо было делать сливу. – До свидания.
Берусь за ручку двери и только собираюсь выйти из машины, как Лукьянов хватает меня за запястье.
– А тебе не надоело, Аня?
– Что?
– Морочить голову Егору, – хотела поговорить? На тебе. От его вопроса становится душно. И противно. Как же так все получилось? Пытаюсь одернуть руку, но Лукьянов еще сильнее ее сжимает.
– Отпустите.
– А то что?
– Ничего, – с силой отцепляю руку и выхожу из машины, громко хлопнув дверью.
***
Бледная моль с красочным синяком на щеке. Мда… именно так я бы охарактеризовала свой вид после бессонной ночи. Ополаскиваю лицо холодной водой, дабы немного прийти в себя, но прохладные капли не помогают. На душе так погано, что хоть вешайся. Сколько бы я не репетировала речь для Егора – выглядит она одинаково убого.
Более-менее приведя себя в порядок, и таки замазав тональником синяк, вместо визита к Егору, я направилась в магазин. Накупила всякой дряни для Юсупова и, скрестив пальцы, поехала к нему. Из такси вышла с трясущимися, как у алкоголички руками и колотящимся сердцем. Сама не знаю от чего. То ли от того, что могу и, вероятнее всего, встречу Лукьянова, то ли от страха за то, что должна разрубить этот узел.
Ворота мне открыли почти сразу и на негнущихся ногах я поковыляла к дому. Дверь, как я и предполагала, открыл мне Лукьянов.
– Здрасте. Я к Егору. Можно?
– Ну, допустим, – усмехаясь, произносит он, отходя чуть в сторону, тем самым пропуская меня.
Снимаю босоножки и под цепким взглядом Лукьянова надеваю им же предложенные тапки. К гадалке не ходи – его это как минимум забавляет.
– Сегодня платье безусловно лучше, – слышу позади себя, как только ступила на лестницу. Ничего не отвечаю, молча поднимаюсь в спальню Егора.
На мой стук в дверь Юсупов не отвечает, однако, это не мешает мне войти в его спальню. Надо! Надо с этим покончить прямо сейчас. Что такое облом я узнала тогда, когда вошла в комнату. Егора здесь совершенно точно нет. И, вероятнее всего, не было.
– Егор в клинике, – резко поворачиваюсь на голос Лукьянова.
– Он мне написал, что с ним все нормально и он дома.
– Он тебе соврал, но если не брать в расчет пару сломанных ребер и сотрясение его многострадальной головы – все в относительной норме. Однако, я настоял на том, чтобы до завтра он остался под наблюдением, – как ни в чем не бывало бросает Лукьянов, забирая из моих рук пакет. – Чипсы, сухарики, шоколад и жевательный мармелад. Да… это вам не апельсины с бананами. А вообще спасибо, люблю иногда побаловаться этой дрянью. Кстати, ты мне пол вчера не вымыла, – поднимаю на него взгляд. Он, блин, серьезно?! – Что с этим будем делать, Анна Михайловна?
– Вероятнее всего, мыть.
– Не угадала. Я его уже вымыл. Приготовь мне вместо мытья пола обед.
– Обед? – как дура переспрашиваю я, представляя Лукьянова со шваброй. Нет, не представляется.
– Вкусный обед. И желательно быстрый, – вот какого черта он сейчас делает? Господи, Озерова, да скажи ты уже четкое «НЕТ»! Ни к чему хорошему приготовление этого долбаного обеда не приведет.
– Я вам не кухарка, – недружелюбно бросаю я, обходя Лукьянова.
– Аня, стой, – слышу позади себя, как только спускаюсь с последней ступеньки.
Не знаю зачем я останавливаюсь и поворачиваюсь к Лукьянову. Ну ведь не скажет он мне ничего хорошего. Явно какую-нибудь обидную гадость.
– Что? – медленно перевожу взгляд на его лицо.
Лукьянов не спешит отвечать, смотрит на меня хмуря лоб. И взгляд у него сейчас… нехороший. А когда он подносит руку к рубашке и расстегивает верхние пуговицы, при этом демонстративно разминает мышцы шеи – становится реально не по себе. Растерянно застываю, когда он резко подается ко мне и обхватывает мой затылок одной рукой. Хочу хоть что-нибудь сказать, но слова тупо застревают в горле, когда он притягивает меня к себе и без церемоний сминает мои губы жадным поцелуем. Я могу его остановить, да хотя бы тупо оттолкнуть. Я все это могу, беда в том, что не хочу. Вместо этого руки сами тянутся к нему и как какое-то изголодавшееся существо я включаюсь в поцелуй. Примитивно. По животному. Его язык скользит в мой рот, я же как ненормальная тащусь от того, что, по сути, на дух не переношу. На душе полный раздрай. Горько и сладко одновременно. Егор лежит в больнице, а я как какая-то одержимая целуюсь с его братом. Вкусно, черт возьми. Чувство такое как будто вернулся вкус после затяжной болезни и останавливаться совершенно не хочется.
Момент, как я оказалась сидящей на комоде – я совершенно упустила. Но судя по тому, что моя попа оказалась на чем-то твердом, руки Лукьянова на моей талии, а сам он между моих ног, он меня-таки усадил на сей предмет. Очнулась я тогда, когда он резко оторвался от моих губ. Дышит тяжело, словно пробежал километры. При этом закрывает глаза, как будто пытается прийти в себя от внезапного наваждения в моем лице. Пусть мое сознание немного затуманено, однако я осознаю, что испытываю самое настоящее разочарование. Мне мало. Бесстыдно мало. Я хочу еще. Плевать, что у меня щека болит и совесть сожрет через считанные минуты. Ведомая диким, ненасытным желанием почувствовать снова на себе его прикосновения, я подалась вперед и безо всякого смущения, обхватив ладонями его щеки, впилась в сомкнутые губы Лукьянова.
