Его маленькая слабость
— Я у-уже согрелась, — выдавливает она, выдавая дрожь голосом.
Ну что опять?
— Зачем врешь?
Вздыхает рвано, явно собираясь с силами.
— Вам бы тоже... погреться. Заболеете ведь.
Аня опускает невидящий взгляд в пол, а я открываю от неожиданности рот. Опять она меня с толку сбивает. Я же весь вечер больше ни о чем думать не мог, как о ее словах...
Хмурюсь. Есть ей дело до зверя. Почему? Смотрю, как она неуверенно мнется. Обнимает себя руками, явно еще не отогревшись.
— Простите, — выдавливает. — Я ничего такого не имела в виду... Снова разозлила вас, да?
Считает, что я должен злиться?
В первое мгновение удивляюсь. Но затем вспоминаю, как отреагировал на ее заботу сегодня днем, и морщусь от отвращения к самому себе. И как ей понять, что я чувствую, если она не видит меня? А я и слова сейчас вымолвить не могу.
Подхожу ближе. Осторожно подхватываю ее запястья.
— Ой, что...
Она пытается отскочить, но я не позволяю.
— Сама посмотри, — прошу тихо и кладу ее руки на свою обнаженную грудь. — Злюсь я или нет?
Прохладные пальчики подрагивают на моей коже. На наши головы льется горячий тропический ливень, но ее прикосновения согревают меня быстрее. Ноготки, едва касаясь, оцарапывают кожу. Скользят к плечам вместо того, чтобы поспешить оценить мой настрой.
Похоже, она тоже слегка увлеклась. Совсем ведь не тем занимается. Я это еще днем заметил...
Пальцы правой руки сосредотачиваются в одной точке.
— Что это? — спрашивает озадаченно.
— Шрам.
— Откуда?
— А ты мне о своем расскажешь?
Отскакивает как ошпаренная, упираясь лопатками в стену.
— Простите!
— Да прекрати ты уже извиняться, — устало выдыхаю я.
Ловлю ее руку и возвращаю девушку обратно под теплые струи.
— Это ведь после той аварии? — не унимаюсь я. — Просто ответь. Я отстану и расскажу тебе все, что захочешь. У меня, между прочим, много шрамов.
— Вы уже видели? — Аж сжалась вся.
— Не видел. Нащупал. Потому и остановился на улице.
Аня морщится, словно от боли.
— Теперь ясно. Он ужасен.
— Нет! — рявкаю я. — Ужасно, что он у тебя! Не для того это тело...
Осекаюсь, потому что девочка снова пытается от меня пятиться. Не выпускаю ее запястье. Шагаю к ней.
— Подожди, Анют. Я опять все не так говорю... Хотел сказать, что не создан такой нежный ангел для боли. Это для таких, как я. А ты... — пробегаюсь пальцами по тонкой шее, — ты для любви.
Вижу, как у нее открывается от удивления рот, и понимаю, что опять переборщил. Плохая идея — слушать продавцов из круглосуточных магазинов. У них от недосыпа мозги набекрень. «Девочки любят любовь»... Тоже мне спец.
Протираю глаза, смахивая с бровей воду.
— Я хотел сказать, подлатаем тебя — будешь как новенькая. Парня себе найдешь нормального. И чтобы больше не смела калечиться. Поняла?
Захлопывает рот и кивает, опустив голову. Сам сказал и самого себя выбесил! Какого еще парня, вашу мать?!
— Да, это после аварии, — коротко отвечает она.
А мне больше ничего и не надо знать. Не стану больше допытываться. И так все ясно.
— Твоя очередь, — предлагаю я. — Спрашивай, какой из моих шрамов тебя интересует?
— Все, — неопределенно отвечает она.
— Опять боишься меня?
Качает отрицательно головой. Я вижу, как ее пальцы, словно против воли, выпрямляются. Будто пытаются дотянуться до меня.
— Хочешь потрогать? — хриплю я.
Эта ее дурацкая привычка кусать губы, когда она смущается, сведет меня с ума. И я знаю ответ, хоть Аня и не решается ответить сама. Кладу ее ладошку на свое плечо.
— Огнестрел, — коротко отвечаю.
Она открывает рот, будто хочет что-то сказать.
— Не бойся. Только слегка задела.
Тяну ее ручку к ребрам:
— Ножевое.
Она снова вздрагивает, касаясь грубой полосы на коже.
— Если так будешь реагировать, то лучше не буду показывать.
— О нет, простите, — шепчет она и слегка склоняется. Будто желая увидеть рубец, касается его двумя руками. Изучающе ведет вдоль неровных краев. Накрывает ладонью, словно поглаживает. А меня мурашки пробирают.
Отрываю ее любопытные пальцы от своей кожи и тяну к волосам:
— Тут еще есть. Осколок...
Замолкаю, глядя, как она болезненно морщится, зарываясь пальцами в мои мокрые волосы.
— Я тебя пугаю? — хмурясь, спрашиваю я, изучая ее странную реакцию. Конечно, пугаю. Мало ей было моей уродливой души, так решил еще физическим уродством похвастать.
— Нет. С чего бы? — вдруг отмахивается она. — Было очень больно?
Таращу на нее глаза. Больно? Зачем она это делает? Каждый раз выбивает меня из колеи этими своими вопросами с подвохом. С двойным дном, я бы даже сказал.
Может, она не помнит простой истины, что это слишком личное? Однако о том, что градус вынуждает людей вести себя неадекватно, она помнит. И как пользоваться ложкой — знает. То есть все базовые знания у нее на месте. Однако это...
Я уже и не припомню, когда у меня последний раз спрашивали, больно ли мне. Замерз ли я. Не голоден ли.
— Больно, — отзываюсь тихо, хмурясь оттого, что маленькая ладонь поглаживает мои волосы. — А тебе?
— Мгм. — Аня поджимает губы, не переставая гладить мою голову.
Ей больно. Она тут слепая. Ее угнетают в этом чертовом доме. В том числе я сам. Но почему у меня такое ощущение, что это она меня утешает?
— Прекрати, — требую я.
— Ой, — она вздрагивает и вжимается в стену, — я что-то... задумалась.
— Как ты можешь оставаться такой... Такой! Когда я тебе столько гадостей наговорил?! — Подаюсь вперед и нависаю над ней, облокотившись на плитку за ее плечами.
— Я тут подумала, — говорит она неуверенно, — дело же не в словах. И не в том, как вы выглядите или сколько у вас шрамов. Я вижу нечто другое...
