Альфа Волк
Почти у выхода из зала, в проеме между стульями и приставными тумбами, я останавливаюсь. Ибо это только что был не Альфа-приказ, но нечто крайне близкое. Нечто древнее отозвалось во мне на звук его уставшего баритона. Испытывая такую тягу послушаться, я боюсь даже представить, как ощущается неумолимость Альфа-приказа.
В то время, как я оборачиваюсь, лапа трансформируется в человеческую руку прямо у меня на глазах. Я нервно сглатываю, переводя взгляд на лицо Мясника.
Непроницаемость его выражения диким образом контрастирует с двумя иссиня-красными венозными линиями, накрест исполосовавших его лицо. Набухшие жилы будто бы пульсируют вздутыми нервами.
С опущенным сердцем понимаю, что ему пришлось сдерживаться очень сильно. Будь моя воля… Я бы сама хотела, чтобы мой страх хоть наполовину увял.
— У тебя есть минута, чтобы придумать, как себя контролировать. Этот ядовитый холодный проклятый страх.
— А что будет потом? — тихо отзываюсь я.
— А потом тебе придется столкнуться с тем, что тебе реально стоит бояться, — рубит он каждое слово, но звуки столь глухие, что кажется будто его голос подрагивает.
— Я бы… хотела не бояться. Ты не понимаешь. Я бы хотела.
Он делает потрясенный шаг вперед.
— Тогда почему? Ты же сведешь меня с ума. И себя.
— Все это может сколько угодно детерминироваться биологией. Химией. Природным порядком. Это и впрямь кажется неизбежным, — почти что срываюсь на шепот, но потом выравниваюсь. — Но никакие метки и… касания… и… и… поцелуи не поменяют того, что я совсем не знаю тебя.
— Меня? Ты… Что нужно сделать, по-твоему? — Он хмурится.
— Не знаю, — дергаю рукав и что-то наподобии смешинки из себя выдавливаю. Перевожу взгляд на изгиб скалы, чтобы избежать интенсивного взгляда серых глаз. — Ты… не разговариваешь со мной. Я имею в виду, простой разговор. Беседа.
— О чем? — совсем низким голосом спрашивает Рапид, и поочередно смотрит то на меня, то на скалу.
— Не знаю! Обо всем. О том, что, может, хочется говорить. О… погоде.
— О погоде, — повторяет он и словно пробует слова на вкус.
— Ну не буквально о погоде, ясно же. А о чем-то ежедневном, простом. Неважном.
— Зачем разговаривать о неважном? — медленно спрашивает он и в его голосе нет издевки.
— Чтобы… потом уже говорить о важном, — шепчу я.
Он сглатывает, не двигается, и смотрит на меня во все глаза.
Но молчит.
— В конце концов, — выдавливаю из себя перед тем, как уйти, — я — не просто кусок мяса, Каин.
