Его маленькая слабость
ГЛЕБ
Еще секунду гляжу в огромные невидящие глаза, наполняющиеся слезами. Отшатываюсь. Я же только хотел держаться подальше! Зачем гадостей-то наговорил? На кой хер поцеловал?! Дьявол!
Что ж, во всяком случае, я оттолкнул ее достаточно. Даже перегнул. Но раз у меня нет сил устоять перед ней, то, может, у нее хватит. Я только что дал ей эту силу.
Тяжело дыша, исподлобья наблюдаю, как девчонка торопливо пытается сбежать из кухни. Дрожащими пальчиками скользит по стене.
Вынуждая меня податься вперед, налетает на домработницу, которая явилась в самый неподходящий момент, резко отрезвив меня. Или подходящий. Останавливаю себя. Я ж вроде решил, что не нянька.
Хмурюсь, чувствуя неприятный осадок в душе. Будто я совершил сейчас что-то непоправимое. То, о чем потом могу крепко пожалеть.
— Что ты творишь? — ворчит Надежда. — Слепая ведь, а не полоумная! Куда так несешься?
— Простите, — слышу слезы в голосе Ани, хоть она и пытается не всхлипывать.
Запускаю пятерню в волосы. Так стискиваю зубы, что, кажется, сейчас они потрескаются. Воротит от самого себя! И от нее, жалкой такой!!!
Что за урод?! Забей! Займись своим делом!
— Доброе утро, Глеб Виталич! — завидев меня, домработница резко меняет интонацию. — А я чуть пораньше решила прийти! Вы ж поговорить хотели.
Принесла нелегкая...
Проводив девчонку взглядом, переключаю внимание на домработницу:
— Я вроде уже по телефону все сказал. Еще раз подобное повторится — уволю!
— Так а с девчонкой что прикажете делать? — вкрадчиво интересуется женщина.
Хлопает дверь, вынуждая домработницу подскочить на месте и покоситься в коридор.
Закатываю глаза.
— Накормить. И оставить в покое, — велю я, немного подумав.
— Как оставить? Тут?
— Хочешь к себе забрать? — Я скептически приподнимаю бровь.
— Вот еще! Только мне и не хватало обузы! В малюсенькой квартирке! Где мы с дочками ютимся! Ой, скажете, — усмехается Надежда.
А я недобро щурюсь. Значит, я не один такой недовольный подобным сюрпризом в своем доме?
— Сдали бы ее в приют. Есть же какие-то интернаты для калек, — советует добродетельница.
На секунду представляется, как я высаживаю беспомощную Аню у пошарпанных деревянных дверей интерната и уезжаю. До боли сжимаю кулаки.
— Сначала надо узнать, что к чему, — шиплю сквозь сжатые зубы. — А потом решу, как поступить.
Домработница неопределенно пожимает плечами.
— Хозяин-барин.
И удаляется из кухни.
Перевожу взгляд на край двери, что виднеется из кухни. Девчонка так ею шарахнула, что первым порывом было ворваться в комнату и напомнить, что она здесь тихая, неприметная и к тому же незваная гостья. Но чувство, что я уже и без того совершил непоправимую ошибку, не позволяет мне сделать и шагу. Все, что остается, — продолжать стоять среди кухни, зло сжимая кулаки.
Сам не пойму, чего так вскипятился. Обычно я на самообладание не жалуюсь. А сегодня просто крыша едет.
Долго так стою, продолжая пялиться на запертую дверь. В коридоре мелькнула Надежда и скрылась в дальнем углу. Должно быть, отправилась запускать стирку.
Едва не вздрагиваю, когда телефон на столе неожиданно начинает вибрировать. Привык, что часы о разного рода звонках заранее оповещают. Тянусь за телефоном.
Боковым зрением замечаю, что гипнотизируемая мною ранее дверь открывается. Аня неторопливо крадется по коридору, будто прислушиваясь. Заплаканные блуждающие глаза вызывают во мне новый приступ отвращения. Девочка останавливается на входе в кухню и начинает щупать часы на запястье.
Сбрасываю звонок на телефоне, даже не глянув на экран. Аня что-то облегченно бормочет себе под нос. Всхлипывает, трет раскрасневшийся нос тыльной стороной ладони и продолжает красться в кухню.
А я почему-то вжимаюсь в стену. Стою неподвижно. Боюсь даже дышать.
Не хочу ее сейчас видеть. Хотя почему «сейчас»? Вообще не хотел бы знать ее. Не желаю сталкиваться с ней. Ни в своем доме, ни где бы то ни было еще. Однако продолжаю стоять и следить за ее неловкими манипуляциями.
Скользя тонкими пальчиками по изумрудно-зеленой стенке, осторожно добирается до плиты. Ловит пальцами край столешницы. Нащупывает второй справа регулятор и выключает огонь под молочником.
Точно. Она приняла вибрацию часов за таймер. Надо бы отключить синхронизацию с телефоном, чтобы всякие звонки не сбивали ее с толку.
Водит рукой над конфорками, явно желая убедиться, что газ выключен. Разворачивается, норовя убраться из кухни так же тихо, как пришла. Но почему-то замирает, остановившись спиной ко мне.
Вполоборота поворачивает голову в мою сторону и прикрывает невидящие глаза. Будто прислушивается. Прерывисто вздыхает и обреченно роняет голову на грудь.
— Простите меня, — вдруг говорит еле слышно.
А у меня мороз по коже. Опять это ощущение, словно я вор в собственном доме. Меня поймали?
— Я... — начинает несмело, и я уже чувствую, что мне будет не по себе от того, что она собирается сказать. — Я буду осторожней. Чтобы не мешать вам. Вы простите, пожалуйста. Только не выгоняйте. Я просто боюсь. Поэтому, наверно, и веду себя так... бессовестно. Но такого больше не повторится.
Я же так и знал. Чувствую, как липкий стыд, пробираясь по жилам, становится комом в горле. Вместо того чтобы возненавидеть меня, она взяла на себя всю вину. Но разве кролик виноват, что какой-то ублюдок захотел его съесть?
Прикрываю глаза, откидывая голову на прохладную стену. Тяжело вздыхаю, слушая шуршание неуверенных шагов.
Нет. Нет! Я не поведусь на эту игру! Она специально разыгрывает этот спектакль! На жалость давит! Чтобы впиться в меня, как пиявка! Мало мне в жизни приживал?! Довольно! Надо решать, что с ней делать!
Открываю глаза, слыша, как к кухне приближаются грузные, но куда более бодрые шаги домработницы. Анина дверь вновь заперта.
