Выбор

Не хочу возвращаться в тот дом, но выбора у меня нет.

Я в хлам, но не настолько, чтобы уснуть прямо в баре.

Мои попытки надраться, кажется, терпят фиаско. Если я ворочаю мозгами, значит, у меня не получилось.

Тогда спасет сон. Мне надо проспаться. А после собрать манатки и свалить на хрен в закат.

В доме темно и тихо. На часах половина третьего ночи.

Покачиваясь, крадусь в кухню, попутно задевая напольную индийскую вазу.

Любимую вазу Полины Андреевны.

Она опасно раскачивается и, в принципе, хоть я и пьян, но успел бы словить.

Дело в том, что я не хочу этого.

С каким-то зверским удовольствием смотрю, как индийский кувшин, инкрустированный серебром и камнями, разбивается вдребезги.

Всегда терпеть ее не мог.

Еще в детстве брат пугал меня, что в ней сидит индийский джин, и если в нее заглянуть, он утащит тебя с собой. И сейчас я смотрю на осколки вазы и прощаюсь с одним из детских страхов.

Неплохое начало.

Осушаю половину графина воды и плетусь в свою, только на сегодня, комнату.

Дверь приоткрыта, и я замечаю тусклый свет, исходящий из неё.

Данила сидит в инвалидной коляске ровно посередине.

Теперь он нарушил мои границы ровно так же, как совсем недавно я.

Старший брат в домашних шортах и майке, волосы растрёпаны будто он только что вскочил с кровати.

Но он не может вскочить, значит ждал?

— Решил пожелать мне доброй ночи, брат? – прохожу в комнату и швыряю бумажник на комод.

— Думаю, тебе не светит доброй ночи, брат. Точно не сегодня, — в тон мне отвечает Данила.

— Тогда зачем приперся? За благословением?

— Ты долбанный придурок, — руки брата крепко сжимают подлокотники коляски.

Он взбешен.

А мне похрен.

— Я знаю. Это всё? – не хочу его видеть, не хочу разговаривать, я хочу тупо спать. Пусть сваливает.

— Не всё. Она любит тебя. Только не понимаю за что, — ухмыляется родственник и шарит по голым стенам моей комнаты.

Да, братишка, здесь ничего интересного ты не найдешь.

— Мне похрен. Что-то еще? – показательно растягиваюсь на кровати прямо в вещах, давая понять, что этот разговор мне не интересен. — Она любила их двоих и не могла определиться. Запиши, кстати. Неплохая фраза для твоих стихов.

—Ты совсем больной? Ты че устроил, дебил?

— Раскрыл тебе глаза, разве не очевидно?

— Мне очевидно, что ты окончательно чокнулся. Я женюсь, Макс. Женюсь на Кристине. Ты слышишь меня? – орет ненормальный.

Нет!

Я не слышу!

Это не правда.

Закрываю уши и, как полоумный, кручу головой.

На Кристине? Он женится на Кристине?

— Я попросил Сашу быть рядом. Поддержать в такое важное для меня время. Но если бы я знал, чем для нее это обернется, никогда бы не сделал ей так больно. Какой же ты мудак, – выплёвывает старший брат мне в лицо.

Мудак?

Он сказал — мудак?

Неет, я - конченный мудак.

Мразь, саморучно разрушавшая самое светлое, что было в моей никчёмной жизни.

Опускаю голову на колени, зажимая уши руками.

В моей башке барабаном бьют все те паскудные слова, что я ей сказал.

Мне страшно.

Мне, черт возьми, страшно так, что начинаю метаться по комнате, как загнанный в ловушку зверь.

Хочу орать и рвать на себе волосы от бессилия, вины и беспомощности.

Кажется, я моментально трезвею.

Это как неслабая пощечина — удар и ты в себе.

—У вас ничего не было? Вы не встречались?

Спрашиваю очевидное, но не могу не спросить. Мне нужно услышать от него.

— Нет. Мы были друзьями. По крайней мере до сегодняшнего вечера. Теперь не знаю. Она трубку не берет, и я ее прекрасно понимаю, — бьет по живому брат.

—Но я же видел…

— Что ты видел? – перебивает Данила, — как мы сидели рядом, взявшись за руки?

Молчу. Именно это я видел.

—Ты появился в тот момент, когда Кристина ушла в туалет, а мы разговаривали с Сашей. Я ее благодарил за все, что она сделала для меня. Но ты, — тычет в меня пальцем, — идиот, не разобравшись, унизил ее, растоптал, окунув в грязи.

Закрываю глаза и шумно выдыхаю.

Теперь я понимаю выражение «резать без ножа».

Каждое сказанное братом слово, словно иглы с ядовитыми наконечниками, вонзается в мое тело.