Филлис Уитни - Слезинка на щеке

Ей казалось, что она родилась заново. Ей предстояло заново учиться жить без страха и лжи. Фернанда нежно и заботливо опекала новоиспеченную вдову, не подозревая, какие мысли на самом деле одолевали хорошенькую головку Доркас. У Фернанды давно была запланирована поездка в Грецию, и она предложила Доркас сопровождать ее. Не в качестве гостьи, а как компаньонке. Всегда существовала необходимость что-то напечатать, привести в порядок наспех нацарапанные за день записи, так что Доркас могла оказать неоценимую помощь Фернанде.

Джино привык жить на широкую ногу, сорил деньгами направо-налево, и оставил жене и дочери крайне ничтожную сумму. Доркас была рада возможности сменить обстановку. Поездка в Грецию очень много значила для нее. Начало новой жизни должно было положить паломничество в память отца и Маркоса, которым так и не удалось осуществить свою заветную мечту и съездить в страну древних эллинов. К тому же, Доркас надеялась разыскать вдову Маркоса и, возможно, найти ключ к мучившей ее загадке. Да и долг в тысячу долларов должен был быть возвращен. Если миссис Димитриус известно хоть что-нибудь, Доркас Брандт должна это выяснить. Если ее догадки относительно Джино подтвердятся, то падут последние оковы, связывающие ее с прошлой жизнью.

«Доркас», — послышался из гостиной голос Фернанды.

Доркас обернулась, радуясь возможности отвлечься от беспокойных мыслей.

«Все переживаешь, дорогая, — взглянув на выражение ее лица, догадалась Фернанда. — Ну что с тобой поделать? Я понимаю, что на твою долю выпали тяжелые испытания. Я знаю, как тяжело для тебя смириться и жить с такой потерей. Но Бет необходимо, чтобы с тобой все было в порядке. Ты должна заботиться о своем здоровье».

Сочувствие Фернанды не было наигранным, она изо всех сил держала в узде собственные чувства, заглушая свою боль, ради Доркас и Бет надев маску спокойствия и беспечности. Но от ее неиссякаемого оптимизма иногда становилось не по себе. Она совершенно не представляла истинного положения вещей и понятия не имела, через что пришлось пройти Доркас и что она переживает сейчас. Бессмысленно пытаться раскрыть ей правду, даже если бы она была в состоянии ее принять. Пусть ее иллюзии относительно ее Джино останутся при ней. Теперь они уже никому не принесут вреда.

«Скажи, зачем ты стерла мел?» — поинтересовалась Доркас, стараясь, чтобы не задрожал голос.

Фернанда работала над гранками, недовольно водя карандашом по строчкам. Не поднимая глаз, она переспросила: «О чем ты, дорогая? Какой мел?»

Вот оно, подумала Доркас, вот почему она такая сдержанная. Она видела эти знаки. А потом они исчезли. Если Фернанда отрицает, что тоже видела их, то чему же верить? Неужели ее собственный рассудок сыграл с ней злую шутку. Не привиделись ли ей эти белые глаза лишь потому, что она постоянно опасается увидеть их вновь?

Призвав на помощь всю выдержку, Доркас терпеливо объяснила:

«В комнате, кроме учиненного разгрома, было еще кое-что. На спинке кровати мелом были нарисованы два белых кружочка. Зачем ты их стерла?»

Фернанда наконец оторвалась от гранок. Ее взгляд стал чуть менее наивным и простодушным.

«Дорогая, я вижу, ты расстроена, тебя что-то беспокоит, но я понятия не имею ни о каких белых кружочках. Ты уверена, что?..»

«Уверена», — резко перебила Доркас. Но ее уверенность слегка поколебалась. Неожиданно Фернанда отбросила карандаш в сторону.

«О'кей, твоя взяла. Из меня никудышная лгунья. Да, я видела эти отметины и стерла их специально. Я знала, что ты ужасно огорчишься, увидев их; мне в голову не могло прийти, что ты меня опередишь. В тот момент я думала о Бет и о том, какое действие твой испуг произведет на нее. Я хотела как лучше, дорогая. Ты должна простить меня. А теперь я собираюсь завалить тебя работой, чтобы у тебя не оставалось времени для раздумий. В Греции у нас не будет ни одной свободной минутки. И сейчас до отъезда для тебя есть масса дел. Увидишь, тебе скоро станет легче».

Облегчение и страх одновременно нахлынули на Доркас, у нее опять начали подкашиваться ноги. Меловые знаки ей не померещились. Глупо злиться на Фернанду. Она действовала по собственному разумению, повинуясь зачастую довольно странной логике.

Вплоть до самого отъезда женщины ни словом больше не обмолвились об этом происшествии. Маневр Фернанды сработал, и Доркас была признательна за то, что та постоянно давала ей какие-то поручения, не оставляя времени предаваться горестным мыслям. Только ложась в постель, Доркас оставалась наедине с собой и подолгу не могла заснуть. Когда она погружалась в забытье, ее неотступно преследовал немигающий взгляд белых пустых глаз.

Глава 3

Слова Фернанды о том, что в день отъезда состояние Доркас значительно улучшится, сбылись лишь частично. По дороге в аэропорт Доркас все время озиралась, боясь погони. Ей казалось, что машину преследует «хвост». В толпе людей она напряженно всматривалась в чужие лица, гадая, не окажутся ли среди них друзья Джино. Завидев высокого мужчину в темных очках, она судорожно сжала ручку Бет. Доркас прекрасно отдавала себе отчет в нелепости своих действий, но ей не удавалось унять волнение. Когда закончился досмотр багажа и проверка паспортов, она вздохнула свободней. Попав в зал ожидания для улетающих пассажиров, Доркас, оказавшись в изоляции от вокзальной сутолоки и суеты, начала понемногу приходить в себя. Поднявшись по трапу на борт самолета и пристегнув Бет ремнями в кресле у окна, Доркас перестала чувствовать себя загнанным зверем. Она в изнеможении откинулась на спинку кресла и наслаждалась изумительным ощущением безопасности.

За облегчением пришла усталость. Доркас проспала почти весь полет, просыпаясь тогда, когда надо было перекусить, и когда их лайнер делал посадку в Лондоне и Риме. Ею овладела какая-то заторможенность, она лишала воли, поглощала всю энергию. Фернанда возилась с Бет, и у Доркас не было ни сил, ни желания вмешиваться.

Когда самолет наконец приземлился в Афинах, у Доркас появилось чувство, что она долгие месяцы обходилась без сна; оказавшись на вожделенной земле, она не испытывала ничего, кроме вялого безразличия.

«Надень очки, — посоветовала Фернанда. — Здешнее солнце слепит глаза».

Отец и Маркос Димитриус так вдохновенно говорили о волшебной Греции, что Доркас и думать забыла об очках. Она здесь — за троих. Но, тем не менее, Доркас надела темные очки и на нетвердых ногах ступила на греческую землю, абсолютно равнодушная к дурманящей весенней теплыни. Она ощущала на себе участливый и озабоченный взгляд Фернанды, но ее ничто не заботило в этот момент. Все чувства притупились, и ей не хотелось выходить из этого состояния. Не сейчас. Такая апатия была реакцией на пережитое. Пройдет.