Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

Паника, катастрофа, у выпускающего инфаркт, с бумажки читать все давно разучились, в глазах ужас и предчувствие конца света, и взять себя в руки никто не может. Всех в руки взял Бахрушин – и ничего. Вышли в эфир, и новости были как новости, и ведущая как ведущая, чуть бледновата только и излишне много улыбалась.

Бахрушин понюхал дым от собственной сигареты, еще покрутился в кресле, удобнее устраивая спину, и прислушался к Паше в трубке.

Он гудел о том, как опасна “открытая связь”.

– Ну, тогда пока, – неожиданно решительно попрощался Алексей Владимирович, вклинившись в паузу, во время которой Песцов, специалист по паролям, явкам и конспиративным квартирам, набирал в грудь воздуху.

– Нет, как пока!.. Леш, я хотел с тобой на самом деле… поговорить.

– Ну, приходи, – с досадой предложил Бахрушин во второй раз за время их плодотворной и интересной беседы. – Поговорим. Только если не про обращение.

– Да нет, – вдруг сказал Песцов, – не про обращение. Про Храброву.

Бахрушин перестал качаться в кресле.

Храброва? Алина? Что такое с ней?

– А… что ты хотел про нее узнать?

– Я тебе скажу… не по телефону.

Дался ему этот телефон!..

Бахрушин положил трубку и подумал немного до того, как нырнуть в бездонную пропасть бумаг и компьютера.

Алина Храброва была новым сотрудником – он принял ее на работу всего месяца полтора назад, но знакомы они были давно.

Звезды такого масштаба очень медленно перемещаются по телевизионному небосклону и редко покидают свои орбиты – разве что перед эпохальными событиями вроде выборов, войны или “конфликта хозяйствующих субъектов”. Последнее стало особенно актуальным как раз в минувший год.

Новый сотрудник Алина, знаменитая ведущая новостей, узнаваемая, как циферблат часов Спасской башни в новогоднюю ночь, была и осталась “символом страны”.

Ее улыбку знали все. Ее манеру говорить – очень правильно, глядя прямо в глаза, – ее привычку наклонять голову и переспрашивать, и чуть-чуть щурить карие горячие веселые глаза изо всех сил копировали звездочки поменьше и побледнее, и всем им это приносило успех и признание. Но она оставалась первой, единственной, неповторимой. Все остальные дамы-ведущие на шаг от нее отставали.

Никто не знал, почему вдруг она решила поменять один канал на другой. Бахрушин поймал несколько слухов – вернее, специально для него поймали знающие люди, – внимательно изучил, оценил и отверг. Ни один из них в качестве реальной причины не годился. Генеральный продюсер четвертого канала, с которого она переходила на второй, тоже проявил невиданную деликатность, дескать, она просто решила поменять работу, и мы не можем ей в этом препятствовать, она звезда, а мы подмастерья, ремесленники и всякое такое!

Бахрушин повстречался с продюсером, тем самым, генеральным во всех отношениях, и осторожно навел справки – с кем ему угрожает насмерть рассориться, если он пригласит Храброву на свой канал.

– Да нет, старик, – сказал генеральный тоскливо.

Он пил водку, и лицо у него было несчастным, как будто пить ему не хотелось, а кто-то нарочно в него вливал. – Ты не беспокойся. Политики никакой.

– А экономика?

– Что значит – экономика?

– Ты сколько ей платил? Миллион долларов в год?

– Ты что, старик, – обиделся продюсер, – у нас миллион сам знаешь, кто получает…

– Больше или меньше?

– Да ладно, – окончательно оскорбился продюсер, – что ты, смеешься надо мной, что ли!

Бахрушин не смеялся, но должен был выяснить все до конца. Алина Храброва, если бы только все сложилось, стала бы бесценным приобретением для канала – бесценным, но все же не на миллион долларов!

– Если экономики и политики никакой, тогда что?

Личная жизнь?

– А вот тут я тебе, старик, ничем помочь не могу.

Бахрушин смотрел, как генеральный морщится, опрокидывая в себя водку, длинно и продолжительно глотает и морщится еще больше.

– Почему? Все так секретно? Или так… высоко?

– Да я не знаю, правда, Леш! Вот те крест! – и продюсер размашисто перекрестился, покосившись на рюмку. – Из наших она ни с кем… не спит, это точно, я бы знал. Любовь-морковь если только на стороне какая-нибудь, не на работе. Говорят, муж ее кинул, или она его кинула, но вряд ли из-за мужа она стала бы работу менять…

Конечно, быстро подумал Бахрушин, что там муж – работа, работа, работа страсть моя, как в пьесе Сергея Михалкова! Какой муж – или какая жена! – сравнится с ней!

– А кто муж?

– А никто. Бизнесменчик какой-то, что ли. Или журналистик, но не из наших.

Бахрушин навел еще кое-какие справки, поговорил там и сям – и Алина уже полтора месяца работала в “Новостях” на втором канале.

Алексей решительно не понимал, какое дело Паше Песцову, директору развлекательной дирекции, до Алины Храбровой?

Погружаясь в пучину срочных бумаг, он мельком подумал, что сегодня должно быть “прямое включение” из Кабула – “прямое включение” его жены. Он только так и мог об этом думать – мельком.

Когда же это кончится, черт побери все на свете!

Никогда. Никогда.

– Алексей Владимирович, Зданович на третьей линии. Поговорите?

– Да.

– Леш, привет.

– Привет.

– Мы сегодня даем Грозный или хватит Афгана?

– Хороший вопрос, – пробормотал Бахрушин.

Грозный или Афган? Там война и тут война. Там беда и тут беда.

Только вчера на совещании в Минпечати всесильный, великий и могучий Дмитрий Юрьевич Потапов тихим голосом интеллигента и недотепы говорил о “балансе плохих и хороших новостей”, о преобладании “чернухи”, о том, что “народ устал” и ему, народу то есть, надо что-нибудь повеселее, поживее, полегче!..

Евгений Петросян и передача “Шутка юмора” – то, что надо! Только вот как это с информацией совместить, министр не объяснил. Наверное, забыл, а может – о, ужас! – и сам не знал.

– Леш, ну чего?..

– А что там в Грозном?

– Да все то же. Нового ничего.

– Что в Грозном сегодня. Костя? – чуть настойчивее спросил Бахрушин, и Костя послушно зашелестел бумажками и забубнил.

– Можно к тебе, Алексей?

– Да, заходи, Паша.

Главный сменный редактор все бубнил. Пока он бубнил, Бахрушин принял решение.

– Кость, давай так. Значит, в свете новых установок Грозный пусть идет сообщением. Храброва прочтет, и все. А из Кабула сюжет.

– Ладно.

Бахрушин помолчал немного. Песцов прямо у него перед носом возился в кресле, доставал сигареты.

Мешал.

– Связи так и нет?..

Он отлично знал, что нет.

– Леш…

– Да, все понятно. Пока. На эфир я приду.

Бахрушин пристроил трубку на многокнопочный телефон и с тоской посмотрел на бумаги – с утра не убавилось нисколько.