Фиалок в Ницце больше нет - Антон Валерьевич Леонтьев
Скандал был необычайно громкий, но в центре его оказалась колоритная фигура Николь, которая к тому же все-таки попала в тюрьму: во время обыска она прокусила одному полицейскому руку, другого лягнула, а на третьего пошла с шлангом от пылесоса.
Тот факт, что Николь получала от нее деньги, Саша отрицала, зная: если эта бездельница, отсидев свои полгода в комфортной каталажке, заявится к ней и снова потребует мзды, она поступит так, как должна была сделать с самого начала: возьмет сковороду потяжелее, огреет ею Николь по голове, а потом выставит прочь.
– Значит, мы не на подозрении? – спросил Илья, когда его в июле наконец выписали из клиники. Все обошлось, однако он несколько сдал, и Саша, держа мужа за руку, думала: кто знает, сколько им осталось, надо пользоваться моментом и просто жить.
А они и будут просто жить – друг с другом, с внуками, которые, возможно, скоро пойдут, с фондом, который продолжал работать: все картины ей в итоге с извинениями вернули.
Это же были подлинники, к тому же принадлежавшие им вполне легально.
– Нет, отчего же, прокуратура, не удовлетворенная результатами, роет землю, и это будет продолжаться и преследовать нас долго, возможно до конца жизни. Но доказать они ничего не могут. А по обывательской версии, за всем стоят Хорст и Николь. Хорст умер, мир его праху, Николь теперь работает в супермаркете кассиром.
Не такой уж плохой итог. Хорст сам разрешил им валить все на него, мудро предвидя, что сколько веревочке ни виться…
– Они будут за нами следить?
– Какое-то время да, но не вечно же: налогоплательщикам такое не нравится.
– Значит, я пока что не смогу ничего рисовать?
– Пока нет, но тебе надо подумать о здоровье.
– А как долго?
– Илюша, не капризничай.
– Саша, и все же, как долго?
– Ну, полгода?
– Уф, хорошо, так и быть, потерплю.
В сентябре (незадолго до свадьбы Ивана Ильича и Сашá) состоялось открытие частной галереи Федора Захарова на респектабельной рю де Савиньи.
Недалеко от музея Пикассо.
Федяка, конечно, был взбудоражен скандалом, но Саша его успокоила: все, что принадлежит ему, – самые что ни на есть оригиналы.
Он ей поверил – как всегда.
Значит, они квиты. Она ведь тоже тогда ему поверила – когда Федор и его сообщники украли картины из коллекции дедушки и убили его самого.
Обходя с Ильей галерею, Саша понимала, что не меньше половины, если даже не три четверти всех выставленных там полотен, – подделки.
И того, кто создал их, она держала за руку.
– Он не узнает? – прошептал Илья, косясь на Федора, который, как всегда притягательный и сексуальный, в компании своей новой подружки принимал восторженные комплименты от именитых гостей.
– Он не хочет знать, – ответила уверенно Саша. – Как и все те, что роятся вокруг него. Потому как что такое копия, что оригинал? Они сами копии, так зачем им оригиналы?
– Гм, – сказал Илья. – Гм…
Саша не знала, что уготовило им будущее. Может, все будет хорошо, может, очень плохо. Вероятно, нечто посередине.
Сын женится и получит в следующем году на свое двадцатилетие завещанную ему герцогиней-бамулей (и русским прадедулей) «Девочку в матросском костюмчике и с леденцом»: пусть делает с ней что хочет. Ее Репин будет украшать сексодром Федяки (ну, пусть хоть так). Они с Илюшей будут жить на своем старом маяке: он – рисуя, пусть и тайно, она – продавая картины из коллекции Хорста и занимаясь фондом помощи больным детям.
Французские правоохранительные органы будут за ними приглядывать, но покуда на рынке не появятся новые подделки, никто их не тронет.
Илюша даже нарисует только для нее продолжение столь любимого ею «Перед балом-маскарадом» Макса Бекмана, называющееся, конечно, «После бала-маскарада».
Федор, старея и растрачивая свой миллиард, полтора или даже два, продолжит менять подружек, Саша будет консультировать его, рекомендуя покупать те или иные полотна (на этот раз оригиналы – хотя кто его знает), в его галерее будет до скончания века висеть и вызывать у публики восхищение масса подделок.
Она породнится с человеком, который причастен к смерти ее дедушки, и они будут воспитывать общих внуков. Простить не простит, забыть не забудет, но попытается не вспоминать.
Или если вспоминать, то не так часто.
В общем, жизнь пойдет своим обычным чередом.
Илья сжал руку Саши, поцеловал, щекоча седеющей бородой (хотя целовать на публике не любил), и вдруг с дрожью в голосе произнес:
– Саш, а Саш, а знаешь что?
Она погладила мужа по руке. И как она могла думать о ком-то другом? Сколько им вместе пришлось пережить – и сколько еще предстоит.
«Будьте счастливы и готовы к безумствам. Жизнь слишком коротка, чтобы не попытаться совершить их».
Что ни говори, как же она его любит!
– Саша, а Саш, я ведь так тебя люблю!
