Энн Стюарт - Полуночная роза

Но в этом-то и было все дело. Ненависть ослепляла его. Гнев сделал слабым. Ярость переполняла его. В Венеции относились к подобным историям легко. Если два английских джентльмена желают решить вопрос чести здесь и сейчас, столы убирают с дороги, выбирают секундантов и приступают к делу.

То, что схватка решилась в его пользу, не приносило Николасу удовлетворения. Даже почти потеряв рассудок от бешенства, он не получил ни единой царапины. Он дрался, как одержимый, и его умение владеть шпагой, и прежде весьма искусное, стало сверхъестественным.

Но Рэксом не желал умереть легко. Это продолжалось чертовски долго, все кругом было в крови, проклятый трус в конце концов заплакал, и все ужаснулись, увидев его слезы.

— Чертовски дурной тон, — пробормотал, когда наконец все было кончено, Хоптон, приятель Блэкторна, который предложил быть его секундантом. — Он был негодяй, и мы все это знали, но вот уж не думал, что благородным мстителем будете вы, Блэкторн.

— Приятно, не правда ли? — глухо спросил Николас, глядя на кровь у себя на руках.

Его секундант снова глянул на тело Рэксома и содрогнулся.

— Не особенно, — сказал он, — смерть никогда не бывает приятной, даже если покойный ее заслуживал.

— Да, — согласился Николас, — не бывает. — И вышел навстречу венецианскому рассвету с окровавленными руками и окровавленной душой, в надежде получить отпущение грехов.

22

Когда Жизлен проснулась, комната показалась ей мрачной, отблески зеленовато-синего света плясали по потолку. Она тихо лежала в постели, наслаждаясь мягкостью матраса, наслаждаясь непередаваемым ощущением благополучия, которое переполняло ее. Она была одна в постели, что, конечно, ее огорчило, но, однако, и это обстоятельство не могло заставить ее перестать ощущать почти что животное наслаждение.

Она повернулась на спину, неожиданно поморщилась от болезненного ощущения в мышцах, и стала снова смотреть, как двигаются тени. Рассветные лучи, отражаясь в воде канала, превращали комнату в загадочное, волшебное место.

Правда, обернув вокруг себя простыню, и подойдя к окошку, Жизлен поняла, что солнце заходит, а не встает. Она проспала почти целый день.

Она посмотрела на свое тело, лишь погружаясь в горячую, душистую ванну. Запекшаяся кровь — свидетельство того, что он ею обладал. Она оглядела себя снова, и ее бросило в жар. Ей захотелось узнать, где Николас. Она оделась в платье простого фасона. «Странно, — думала она, усаживаясь на диван в салоне, — мне, наверное, надо было бы сейчас одеться в красное». После самой пылкой ночи в своей жизни, она неожиданно почувствовала себя снова такой же юной, как десять лет назад.

Где же он? Она не могла и не хотела сейчас верить, что он бросил ее, вняв ее мольбам. Это была бы уже невиданная жестокость — сломить ее сопротивление только для того, чтобы потом выбросить вон. Он уверял ее, что никогда не отпустит, и оказалось, что она поверила ему. Она будет с ним всегда. Или умрет.

Трактирщик волновался. Он утверждал, что не знает, где может быть Николас, но его угрюмое лицо было напряженным. Его беспокойство передалось Жизлен, и у нее защемило сердце.

Слуги ушли спать. Трактирщик пошел искать Блэкторна, хотя и сказал, что отправляется просто прогуляться. Жизлен, ожидая, как потерянная, бродила по дворцу.

Она поднялась наверх уже за полночь. Дом был пустынен и тих, и она, миновав дверь своей маленькой комнаты, прошла в хозяйскую спальню. Свеча, которую она принесла, едва теплилась и, поставив ее на стол, она принялась искать канделябр.

— Не надо, — раздался из темноты голос Николаса.

Жизлен захотелось расплакаться, такое она почувствовала облегчение. Задрожав, она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Единственная свеча почти не давала света, но она смогла разглядеть, что он стоит возле окна и смотрит на звездное небо.

— Ты здесь давно? — спросила она. Он повернулся, и приняв небрежную позу, посмотрел на нее с ухмылкой, которой она надеялась больше никогда не увидеть.

— Не очень. Он умер.

Она не сразу поняла, о чем он говорит. На нем была пыльная черная одежда, волосы небрежно упали на бледное, напряженное лицо.

— Кто?

— Рэксом, — сказал он, — я вступился за твою честь, дорогая. Кто теперь отомстит за зло, которое причинил тебе я?

— Ты убил его?

— Неужели ты сомневаешься? — он небрежно махнул рукой. Я знаю, как убивать. Хотя я, кажется, превзошел сам себя — двое всего за один сезон. Ну что ты так испугалась? Я вызвал его. Полно свидетелей, которые могут подтвердить, что дуэль была честной. Нам не придется бежать из Венеции.

Жизлен слышала в его голосе отчаяние, причины которого она не могла угадать. Не говоря ни слова, она приблизилась к нему. И поняла, что у ее злого, бессердечного и безумного Николаса есть душа.

Она дотянулась и приложила ладони к его щекам.

— Николас, — прошептала она, — я перед тобой виновата.

Он попытался освободиться от ее ласковых рук.

— Виновата? Почему ты должна чувствовать себя виноватой? Еще одна смерть, больше, меньше, это уже не имеет значения, если кто-то и заслуживал смерти, так это Рэксом. Ты не первая и не последняя из его жертв, и тебе досталось далеко не хуже, чем прочим. Он бесславно умер — лежал в луже крови и просил пощады, даже тогда, когда жизнь уже покидала его.

— О Господи, — прошептала она, обнимая его за шею, — Николас… Он оттолкнул ее.

— Я сейчас не в настроении, — сказал он, горько усмехнувшись. — Я не хотел возвращаться сюда, но радости Венеции не для меня. Я избавлю тебя от своего присутствия…

Жизлен схватила его за руку, удерживая.

— Николас, — сказала она, — я люблю тебя.

— Не надо, — фыркнул он, но не убрал руки, — неужели ты не понимаешь? Неужели я не доказывал тебе раз за разом, что я чудовище, недостойное любви, недостойное ничего…

— Я люблю тебя, — повторила она, беря его за вторую руку, и заставляя себя обнять, — я люблю тебя.

Он издал странный, похожий на стон звук, и уронил голову ей на плечо. Жизлен почувствовала, что его бьет дрожь, и держала его осторожно, как обиженного ребенка, так, как она обнимала бы своего пропавшего брата. А потом она подняла голову и коснулась его рта своими губами.

Он позволил ей себя поцеловать, потом ответил, но она отстранила его, и расстегнув костяные пуговицы на его рубашке, сняла ее с его плеч. Найдя рану, которую она нанесла ему, она пробежала губами по длинному рубцу. Она поцеловала его плечи, грудь, касалась губами мускулистого живота.

Он притянул ее к себе, и теперь уже он поцеловал ее глубоким и долгим поцелуем, поцелуем, на который она ответила. Подхватив ее на руки, он бережно отнес ее на постель. Жизлен чувствовала себя растерянной, испуганной и взволнованной, как никогда прежде, словно он отнял у нее все — волю, силу, гнев. Она существовала только для него. Она обнимала и укачивала его, как ребенка, гладила по голове, и плакала от жалости к нему. И еще она ощущала на своей коже его слезы.