Татьяна Устинова - Близкие люди

Скрюченными пальцами — тогда от постоянных стирок и возни в воде у нее действительно что-то произошло с руками, иногда они совсем не слушались и становились как чужие, холодные, негнущиеся пальцы бабы-яги, — она взяла чашку с остывшим кофе, расплескала его на цветастую шаль и осторожно вернула на стол.

Белов зажег ей сигарету.

— Господи, как я мечтала, чтобы он умер! Я молилась, чтобы он умер. Я знала, что он вовсе не собирается самоубиваться, и больше всего на свете мне хотелось, чтобы он это сделал! Я знала, что он никогда не примет реально опасную дозу чего бы то ни было, но я как будто тоже сошла с ума. Мне казалось, что он никогда от нас не отвяжется. Что тот человек, который был моим мужем, все-таки погиб на съемках, а это вовсе не он, это сатана, который пришел, чтобы всех нас угробить.

Пепел с сигареты падал ей на колени, но она ничего ни замечала.

— Потом заболела мама. Она заболела от горя, а вовсе не от той болезни, которую у нее нашли. Я осталась одна. Папа помогать мне не мог. Он очень любил маму и ненавидел моего мужа. Я все прятала таблетки, а он все шушукался о чем-то с сиделкой, и я поняла, что у меня есть только один выход — должна его убить.

Она бросила сигарету в чашку с кофе и обвела всех глазами.

Степан перестал дышать.

— И я его убила.

Внизу, на воле, мальчишки лупили мячом в сетку, и надсадно кашлял мопед. Выл стартер, силясь разогнать застоявшийся старенький двигатель, но кашель замолкал на самой высокой ноте, и снова начинал выть стартер.

— Мы давали ему снотворное маленькими дозами, нам так велели врачи после той попытки самоубийства. Фенозепам. Таблетка пять сотых грамма. Я купила такой же фенозепам, только таблетки были по одной десятой грамма. Они почти не отличались друг от друга — крохотные белые таблеточки. То есть, наверное, квалифицированный аптекарь заметил бы подмену, но мой муж не был квалифицированным аптекарем, и он ничего не заметил. Я оставила фенозепам в кармане халата, а халат повесила на стул, который стоял рядом с его постелью. Как будто я просто его там забыла. Но я не забыла. Я знала, что он найдет его и непременно выпьет. Только он даже не подозревал, что там была действительно смертельная доза.

Мопед за окнами кашлял, казалось, из последних сил.

— Я легла спать. Я знала, что произойдет, но я легла и уснула. Наверное, первый раз я уснула по-настоящему за те два года. Я проспала всю ночь и половину следующего дня. Я не видела никаких снов, меня ничто не мучило, и когда я проснулась, конечно же, было уже поздно. Его было не спасти. Я ничего не чувствовала, кроме облегчения. Я все время думала о том, что сейчас поеду к родителям, и мы станем, как когда-то, еще когда мы жили втроем, пить кофе с берлинским печеньем. Его мама очень любила. И нам больше не будет угрожать весь этот кошмар. Но я знала, что сначала мне нужно замести следы. И я снова поменяла упаковки. Пустая упаковка от таблеток по пять сотых грамма у меня была приготовлена. Как будто именно ее он нашел у меня в кармане, а остальное припрятал заранее, как в тот раз.

Степану очень хотелось, чтобы куда-нибудь исчез кашель старого мопеда. Он не мог его слышать. Ему казалось, что во всем виноват именно этот надсадный, старческий, неотвязный звук.

— Приехала «скорая», констатировала смерть. Они сразу же поверили, что это самоубийство, ни у кого даже вопросов не возникло. Тем более он уже один раз пытался… В халате, который я как бы забыла на стуле, смертельной дозы не было. Мне даже сочувствовали — от такой жизни не только халат на стуле, от такой жизни собственное имя забудешь! Тем более все районные врачи знали нас как родных. Ну вот и все. Я похоронила мужа, рассчитала сиделку и стала ухаживать за мамой. Она прожила еще десять месяцев и умерла. А потом папа. И я осталась одна. Совсем. Навсегда. Дай мне еще сигарету, Эдик.

В кармане у Степана зазвонил мобильный телефон. Саша сильно вздрогнула и уронила зажженную сигарету.

— Ничего, — сказал Степан и откашлялся, — ничего, не пугайся.

И выключил телефон.

— Я продала квартиру, в которой мы жили с мужем. В родительской я жить до сих пор не могу. И я стала жить здесь. Это коммуналка, которую моя тетка лет двадцать назад мне завещала. Я все к тому, что найти меня было трудно.

— А… кто тебя искал? — подал голос Чернов. Он поднял с ковра ее сигарету и теперь курил, сильно затягиваясь. Она сбоку посмотрела на него и ничего не ответила.

— Когда… не стало родителей… в общем, я знала, что они умерли из-за меня или, может быть, вместо меня. В конце концов, все случилось потому, что в этой чертовой Одессе я влюбилась в своего мужа, и приволокла его к себе, и вышла за него замуж, и вынудила родителей заниматься своими проблемами. И они дозанимались до того, что оба умерли…

Я плохо без них жила. Меня никогда не мучило чувство вины перед мужем, но из-за родителей я мучилась ужасно! Потом я поняла, что должна что-то делать со своей жизнью, и пошла на курсы, и отослала резюме в кадровое агентство, где Степан меня нашел. И я стала работать у вас, и мне даже показалось, что я такой же нормальный человек, как и все остальные… А потом появился Муркин.

— Кто? — переспросил Степан оторопело. Он как-то совсем выпустил из виду, что Сашина история имеет отношение к его сегодняшней жизни. К Муркину, например…

— Муркин. Он все знал. Он рассказал мне по минутам, как именно я убила своего мужа. Он обещал рассказать все тебе, Степ. И милиции. И всем. Он требовал денег, и я согласилась ему заплатить.

— Подожди, — перебил Чернов. Было видно, что ему тоже трудно выплыть из омута Сашиного рассказа к бережку дня сегодняшнего. — Муркин знал, что ты убила своего мужа?! Откуда?!

— У него был такой бизнес, Вадик, — сказала Саша устало. — Он собирал информацию и использовал ее в своих целях. В данном случае это было нетрудно, потому что он работал на пару со своей женой, а она оказалась подругой моей сиделки. А сиделка обо всем догадывалась. И потом она нашла в мусорном ведре две упаковки от тех таблеток, что я подменила. Я, идиотка, конечно же, просто выбросила их в ведро. А она нашла. Я вообще всегда думала, что ей очень хочется, чтобы мой муж потребовал развода и женился на ней. Тогда она получила бы квартиру и его деньги, хотя квартира была моя — папа купил, а все его деньги ушли на врачей и лекарства.

— Почему ты думаешь, что Муркин работал вместе со своей женой?

— Потому что именно она звонила мне после того, как Муркина… Муркин умер, и я с ней разговаривала, когда Степан подслушал.

— Ты ей заплатила? — спросил Степан резко.

— Да. Только я с ней не встречалась. Я просто перевела деньги, вот и все.