Эльмира Нетесова - Полет над пропастью

— Я, честно говоря, недолго был отцом. Но если б меня назвало б мое дитя старым дураком, конечно, не простил бы и проучил бы круто. Чтоб мое говно на меня голос подняло, иль обозвало паскудно? Ну, уж хрен! Получила бы полную пазуху каленых орехов.

— Не хочу связываться, портить нервы, верю, что сама судьба не раз накажет Анжелку Мне добавлять не придется, — ответила баба.

— Пожалуй, ты права! Знаешь, у нас на работе; баба имеется, ходит, пальцы веером держит, косит под продвинутую крутую, всех подначивала, высмеивала. Даже на работу возникала в дорогих побрякушках. А зимой сама знаешь, темнеет рано. В конце смены выходишь из проходной, на улице темнота, как у негра в жопе. Но ее приметили пацаны. Окружили сворой, всю как есть ободрали, сорвали цепочку с шеи, перстни и кольца, даже мочки порвали, чтоб сережки взять. Сумку обшмонали, взяли сотовый телефон, да еще самой ввалили так, что с месяц в больнице провалялась. Конечно, тех ребят не нашли. Зато баба совсем другою сделалась. Уже не корячится, как говно на ветке. Не гнется в крендель, вспомнила, как здороваться нужно и уже не рядится на работу в новогоднюю елку Скромно, серенько одевается, без вызова. И даже морду красить перестала. С работы вместе со всеми домой вертается, не решается выходить в одиночку. Вот так и поставили ей на место мозги уличные мальцы. Вернули бабу в человеки! Так оно завсегда случается. Не пуши хвост веером, рядом всегда сыщется тот, кто шутя ощиплет.

— Я не поняла, ты это к чему рассказал? — насторожилась Варя.

— О дочке твоей! И ее где-то жизнь прижучит.

— Не надо, Антон. Я ей плохого не желаю.

— Это ни от людей приходит! — улыбнулся загадочно и спросил:

— Так ты когда согласишься ко мне навовсе?

— Антон, чего так торопишь?

— Я не гордый! Могу и подождать! Был бы толк! А и тебе тянуть не резон! Годочки бабьи, что в речке вода! Текут, и все вниз, к старости. Сколько порхать будешь? И сколько самой отведено, не угадать! Одинокого, да сирого болезни и беды достают чаще, чем семейных, где друг о дружке пекутся всякий день. Там и душа спокойнее, и здоровье покрепче.

— М не подумать нужно, ладно, Антон!

— Прикольная ты, Варюха! Иль такие как я на каждом углу стоят? Ведь и я не бессрочный. Сколько ждать мне твое слово?

— Я сама тебе позвоню. Как что-то решу, не промедлю, — пообещала Варвара.

— Ну, гляди ж, я жду! — кивнул Антон коротко и, проводив Варю до двери общежития, вернулся в машину.

— Вот так подружка, черт бы тебя порвал! Я не успела оглянуться, как ты моего хахаля заклеила! — Вошла в комнату комендантша и, хохоча, присела к столу.

— Не дергайся! Не закадрила! Свободный твой Антошка!

— Не бреши!

— Даю слово! Даже не тронутый! Весь как есть в целости и сохранности.

— И что? Даже не пытался до тебя?

— Нет!

— А чего так долго у него торчала?

— Предложенье мне сделал!

— Да иди ты! — удивилась Людмила.

— Честное слово!

— И что ответила?

— Поначалу враз отказала. А он уговаривать ста Весь свой дом показал. И сам наизнанку вывернулся Все о себе рассказал. Ему я ответила что подумаю..

— Варя, не смеши, чего тут тянуть? Мало что я базарю, ты не гляди, хватай Антона руками и зуба, ми и на шаг от себя не отпускай никуда! Такие н часто нам обламываются, как родной сестре говорю

— А как же

ты? — Ну, что я? Не пришлась ему по душе!

— Ты еще раз попробуй! — советовала Варя.

— Я уж не раз, сколько времени его клею, да о не хочет меня видеть, отворачивается старый черт. А ведь нутром чую, не уголек, целый костер у неге внутри горит. Только не каждую подпустит обогреться. Уж как я его обхаживала, да полный облом получила. Отставку дал, но почему?

— Видать, рыжих не любит! — хохотнула Варя.

— Я пять раз перекрашивалась. И в блондинку, и в шатенку, и в седую, ему это до заду. А сколько денег на парикмахеров извела! Но не повезло! Так хоть ты не зевай, не упускай мужика. Он пусть кондовый, но денежный, и в хозяйстве сведущий, за ним, как за Китайской стеной ни один сквозняк не достанет. Не смотри, что рыло у него суконное, зато весь город уважает больше, чем любого воротилу. У него и на счету кучеряво!

— Откуда знаешь?

— У меня в банке знакомая. Эта все пронюхала. Сказала, что Антошке дед какой-то, не только дом, но и вклад завещал. И теперь Антон вовсе пархатым стал. Ему пять жизней можно кайфовать не работая. Так что не гляди на его кривое рыло. Зато жить станешь, как муха в меду! И не раздумывай, соглашайся.

— А ты не обидишься?

— Мне было б больно, если б его упустили на сторону. А так хоть кому-то достанется. Ты ж не чужая мне, почти своя, как сестра. И еще знай! У него желающих баб полные карманы, долго не тяни с ответом…

— Не знаю, как дочь на это посмотрит? Высмеет или обругает? Скажет, что на стари лет с ума сошла!

— Она пусть на себя глянет! Всю семью просрала, шизанутая. А и кто тебя осудит, ведь ничью семью не разбила, ни у кого не отбила и не увела. Для семьи мужика берешь, всерьез! Разве за такое судят баб? Не-ет, милая! Завидовать станут, вот это точно. Он иного предпринимателя за пояс заткнет. Да что звенеть впустую? Поживешь с ним, сама увидишь все.

— Мне перед тобою неловко! — призналась Варя:

— Получается, что его у тебя отняла. Ты для себя присмотрела, а я Антона увела.

— Закинь переживать. Оно хоть и досадно, что отставку получила, но сама знаешь, мужик инструмент тонкий, силой на себя не натянешь и не удержишь. Приглядел он тебя и радуйся. Смотри за ним в оба, чтоб какая-то молодая сикуха его не отбила.

Варя с Людмилой оглянулись на внезапно открывшуюся дверь, в нее любопытно заглянула соседка Наталья:

— Бабоньки, давайте чайку сообразим! — прикрыла рукой бутылку, видневшуюся из кармана.

— Ты, твою мать, с каким чаем сюда возникла? Че за праздник в твоем гареме? Иль новых хахалей отбили у путанок? — гаркнула Людмила добавив:

— Кого замуж отдаете? Уж не Прасковью ли? Той уж восемь десятков, а все мечтает заклеить молодого ухажера, какой бы ее на руках носил, прямо из койки в туалет… Вот только желающих нет, и конкуренток у нее шибко много!

— Людмила Петровна, да при чем Прасковья? У меня сегодня день рожденья, аж полтинник исполнился. Вот и возникла к вам, не могу одна в такой день оставаться и пить сама с собой перед зеркалом. Все ж бабы мы, живые люди, человеки, любить и помнить себя должны всегда, — робко протиснулось в комнату рыхлое, полное тело и, поставив на стол бутылку вина, добавила:

— Коль некому нас согреть, сами про себя позаботимся. Чтоб они задохнулись все, эти козлы про клятые, во всем общежитии ни одна живая душа мен не поздравила. А ведь сколько бывших хахалей здесь канают. Раньше комплиментами засыпали со все концов. Нынче, козлы, и здороваться отвыкли. И это мужики! Чтоб у них в яйцах грыжи повырастали у кобелей!