Татьяна Устинова - Близкие люди

— Папочка, откуда ты приехал?! Как ты нас нашел?! А мы даже не знали, что ты собираешься приехать! Папка!!! Слушай, а ты обратно когда уедешь?

— Завтра утром, — сказал отец и сел вместе с Иваном на скамейку, рядом с Ингеборгой, — у меня… свободное время оказалось.

— Утром? — не поверил Иван и, отстранившись, посмотрел отцу в лицо. Но по его лицу тоже было похоже, что он говорит правду, — ты будешь с нами кататься?

— Я посмотрю, как вы катаетесь, — пообещал отец.

— Меня Инга Арнольдовна весь день учит! Инга Арнольдовна, можно я проедусь, ну, специально для папы, а? Один раз только! А потом обедать. Можно?

Ингеборга кивнула, и, поминутно оглядываясь, Иван покатил по аллее.

— Не смотрите на меня с таким изумлением, — попросил Степан мрачно, — вы меня нервируете.

Иван опять оглянулся, и Степан махнул ему рукой.

— У нас… несчастье. Умер мой прораб, Петрович. Я с ним хрен знает сколько лет работал.

— Как умер? Когда?

— Сегодня ночью. Прямо в Сафоново, где мы вчера водку пили. То ли от водки, то ли от сердца, то ли неизвестно от чего…

— Как неизвестно? — повторила Ингеборга растерянно. — Почему неизвестно?

— Потому что странные дела у меня на объекте творятся, Инга Арнольдовна, — ответил Степан, — ну то есть очень странные…

— Пап! — крикнул Иван. — Ну как?!

— Высший, класс! — прокричал в ответ Степан. — Это вы его научили?

Ингеборга молча кивнула, рассматривая его.

После вчерашнего, когда его привез какой-то сотрудник и с извиняющейся улыбкой почти втащил в квартиру, выглядел он плохо — глаза заплыли, хомячьи щеки горят лихорадочным румянцем, губы потрескались и запеклись. Весь вид выражал отчаяние и покорность судьбе.

Или это не после вчерашнего? Это, пожалуй, что-то похуже, чем банальный похмельный синдром. Неужели так убивается по своему прорабу?!

— Я довел все дела до логической точки и уехал, — зачем-то объяснил Степан. — Продолжать буду завтра. Сегодня у меня сил нет.

Он вдруг наклонился вперед и взялся руками за голову.

— Нет у меня сил, — повторил он глухо, — все кончились.

Тотчас же ему стало противно, что он устраивает такое представление перед училкой, он разогнулся и посмотрел злобно. Однако училка смотрела на него участливо, без заполошного любопытства и укротительского азарта.

Все они поначалу прикидываются сочувствующими и понимающими, а потом находят самое больное место и начинают за него кусать. И кусают до тех пор, пока боль не пожирает все остальные чувства. Тогда они на некоторое время останавливаются и с живым интересом ждут, что будет дальше. И по силе агонии безошибочно определяют, что это — уже конец или еще возможно продолжение…

— Вы можете ехать, — сказал Степан, спохватившись, — я весь вечер пробуду дома, и вам, наверное, нужно хоть раз в неделю приехать раньше двенадцати.

— Нужно, — согласилась Ингеборга. — Спасибо, что предложили, Павел Андреевич, но у нас с Иваном вполне определенные планы на день, и я не могу их ни с того ни с сего менять. Он меня не поймет.

Степан быстро и хмуро взглянул на нее. Она кивнула.

— Он и так всего боится, — продолжила она негромко, — телефона, звонка в дверь, возвращения Клары, грохота мусорки, вашего неудовольствия и так далее. Он должен знать, что есть вещи, которые не могут измениться ни при каких обстоятельствах.

— Например, обед с вами, — подхватил Степан язвительно.

— Да хоть бы и обед. Что в этом плохого?

— Плохого ничего, но обед явно не попадает в категорию вечных ценностей.

— Речь не идет о вечных ценностях, Павел Андреевич. Речь идет о том, что у ребенка расшатаны нервы, и мы должны приложить максимум усилий для того, чтобы привести их в порядок.

— Что вы выдумываете?! Вы-то уж точно ничего не должны! Тем более моему ребенку! Почему вы мне всякий раз указываете, что я чуть ли не довел своего сына до психбольницы, а вы просто ангел небесный, который должен его спасти от тирана и самодура, то есть от меня?!

— Если бы я считала вас тираном, Павел Андреевич, я бы обратилась в милицию!

— Да не называйте вы меня Павлом Андреевичем, сколько раз можно повторять?! Мне это совсем не нравится! И не ставьте на нас никаких педагогических экспериментов, мы не крысы и не обезьяны!..

— Папа?

Они моментально перестали орать друг на друга и уставились на Ивана, который подъехал к лавочке, в отчаянии содрал с головы кепку «Рибок» и уже готов был зарыдать.

— Вот видите, — прошипел Степан, — что вы наделали, черт бы вас взял совсем!

— И вас тоже, — ответила Ингеборга совершенно хладнокровно. — Иван, мы идем обедать. Я считаю, что мы должны пригласить на обед и твоего отца. Сегодня мы обедаем в шашлычной, Павел Андре… Прошу прощения. Пойдемте?

Иван моментально позабыл, что он только что готов был зарыдать, и об опасности позабыл — раз отец сердится, значит, может уехать или — хуже того! — выгнать Ингу Арнольдовну, и кончится его хорошая радостная жизнь с мумми-троллями, планетарием, роликами в парке и даже предполагаемым обедом в шашлычной, а это ведь гораздо лучше, чем дома!

— Пап, ты есть хочешь? Я ужасно хочу! Даже в животе трещит! Ты будешь с нами обедать?

— Конечно, — ответил Степан, несколько больше, чем ему самому хотелось, удивленный мужеством прибалтийской крысы, в мгновение ока сведшей на нет все их диалектические противоречия, — у меня трещит в животе аж с самого утра. А коньки будете снимать?

— Мы не будем, — ответила за Ивана прибалтийская крыса, — мы потом станем еще кататься, а шашлычная на улице, так что нам будет удобно.

— Ну как хотите, — пробормотал Степан.

Шашлычная — белая пластмассовая конструкция, окруженная красными стульями и шаткими столиками, о которые регулярно тушили окурки, — оказалась в двух шагах. Мест было сколько угодно, и не видно подростков с бутылками в зубах.

— Как я устал, — сразу же заныл Иван, повалившись на стул, — и еще я умру от голода. Пап, а здесь долго нужно ждать?

— Лучше бы покормили ребенка вовремя, — пробурчал Степан, не уточняя, однако, лучше, чем что.

— Пап, купи мне попить! И хлеба! Очень есть хочется… Пап, а можно мне два шашлыка?

— Хоть пять. А вам, Инга Арнольдовна?

— Мне пять не надо, — отказалась она, — мне тоже можно… два. И салат. И булку. И воду без газа.

— И мороженое! — завопил Иван, вспомнив. — Мы еще дома договаривались, что сегодня в парке едим мороженое!

Степану стало весело:

— Так, еще раз, только по порядку. Два шашлыка каждому, салат, воду без газа, булку и потом мороженое.