Путь отмщения - Эрин Боумен

Я приближаюсь к нему: он старается дышать неглубоко, чтобы сдержать кровотечение, зажимает рану на груди, но кровь ручьем льется сквозь пальцы.

Роуз поднимает руку с револьвером — моим револьвером, — но я бью по ней ногой и наступаю на кисть, придавливая к земле. Вырываю оружие из скользких от крови пальцев. Но в другой руке у него тоже кольт, Уэйлан поднимает его, и я реагирую автоматически. Руки действуют сами.

Наставить, прицелиться, выстрелить.

Он роняет револьвер и корчится от боли. Пуля попала в нужное место: в мясистую часть руки.

Я нависаю над Уэйланом. Моя тень накрывает его. Кольт поет у меня в руке, когда я целюсь Роузу в лоб, точно по центру.

Я настигла его, па. Сейчас все кончится. Я все исправлю.

— Сдашь меня живым — дадут больше, чем за мертвого, — говорит Роуз, кривясь от боли.

— Ты уже умираешь, и за тебя я не возьму ни цента. Ты ничего не стоишь. Даже пир стервятников над твоим трупом — слишком милосердная участь для такого мерзавца.

Он заходится хриплым смехом; в пробитом легком свистит воздух.

— Милая, может, добьешь наконец? Или собираешься заболтать меня до смерти?

Я кладу палец на курок, и Роуз кашляет, разбрызгивая кровь. Зубы у него окрашиваются красным. В голубых глазах больше нет злобы. Они округлились от ужаса и смертельного отчаяния. Неужели па такими же глазами смотрел на своих убийц?

— Ну давай же, — говорит Роуз. На губах у него выступает кровавая пена. — Пожалуйста.

Его уже не спасти, и на секунду я подумываю развернуться и уйти. Так я причиню ему больше страданий. А он сполна заслужил каждую секунду боли. Пусть его мучения длятся миллион лет. Пусть горит в аду целую вечность. Стоило бы даже вырезать чертову розу у него на лбу, чтобы он помнил о своих злодеяниях.

Но тогда я стану таким же чудовищем, как Уэйлан. Как Мария.

Дурное во мне перевесит доброе, мстительность — прощение. А я хочу быть такой, как па, — хочу верить, что большинство людей добры по природе и всегда придут на помощь тем, кто попал в беду. Я хочу начать заново, избавиться от бурлящей во мне черной злобы, от незаживающей раны в душе. Хочу жить дальше.

Поэтому я поступаю милосердно, хотя Уэйлан Роуз этого и не заслуживает.

Я приставляю дуло кольта ко лбу Роуза, говорю: «Спаси тебя Бог» — и нажимаю на спусковой крючок.

Кровь выплескивается фонтаном, заливая мертвое лицо. Глаза по-прежнему смотрят в небо, все такие же голубые, но пустые и безжизненные. Я поднимаю второй кольт, оброненный Роузом, и крепко сжимаю рукояти своих парных револьверов.

Я отомстила ему, па. Все кончено.

За спиной, у шахты, еще продолжается схватка, и это возвращает меня к реальности. Оба револьвера Джесси по-прежнему у Марии. Она наносит удар локтем, застав его врасплох. Он делает шаг назад, всего на секунду потеряв равновесие, но она успевает наставить на него револьвер. На губах у моей матери играет улыбка.

И хотя я знаю, что мне ее не опередить, что стрелок из меня никудышный и Мария, считай, уже победила, а Джесси обречен, я вскидываю кольты. И представляю у себя в голове другой финал. Я мысленно вижу, как в мгновение ока наставляю револьверы, целюсь и стреляю. Сначала из кольта в правой руке, потом с левой руки и снова с правой.

И тогда время будто замедляется.

Я вижу каждую седую прядь в волосах Марии, которые треплет ветер. Вижу, как ее палец сгибается на спусковом крючке. Вижу, как пламя вырывается из дула моего револьвера. Первая пуля летит мимо. Вторая оцарапывает ей руку. Третья бьет прямо в грудь пониже плеча.

Время снова ускоряется, и все приходит в движение.

Мария роняет один из ремингтонов и, пошатнувшись, делает шаг назад. Недоверчиво дотрагивается до груди и встречается со мной взглядом. Не успеваю я и глазом моргнуть, как она уже вскидывает второй револьвер.

Я вижу вспышку, сгибаюсь и тоже хватаюсь за грудь. Судорожно ощупываю себя, но понимаю, что могу дышать и не чувствую боли. Отнимаю руки от рубашки — сухие, никакой крови.

Поднимаю глаза. Револьвер выскальзывает из руки Марии и падает к ногам, лязгнув о камень. На груди против сердца расплывается красное пятно.

Джесси стоит в нескольких шагах от нее, в вытянутой руке все еще дымится дуло второго ремингтона. Должно быть, он подобрал его, когда я ранила Марию в руку и она выронила оружие.

Шатаясь, она пятится и ударяется бедром о груду камней возле шахты. Руки взлетают, как лепестки цветка кактуса, сбитого выстрелом. Мария теряет равновесие, перелетает через опалубку и падает вниз головой в воронку шахты.

Как только она исчезает из виду, Джесси бежит ко мне, но я отталкиваю его и, точно в трансе, подхожу к шахте. Заглядываю внутрь.

Ничего не видно. Тело Марии Томпкинс, простреленное и изувеченное падением, теперь лежит где-то на дне рудника, погребенное под золотом, которое она так любила. Лучи полуденного солнца проникают внутрь, освещая стены шахты. Толстые жилы золотой руды змеятся по ним и исчезают во тьме. Зрелище завораживает и приносит мне странное умиротворение.

Я убираю свой кольт в кобуру, засовываю его близнеца между ремнем и поясом штанов. Потом глубоко вздыхаю и поворачиваюсь.

Джесси стоит там, где я его оставила. Он бледен, из носа у него идет кровь, а на рубашке проступила бледно-розовая полоса.

— Прости, — говорит он. — Я всего лишь хотел ее разоружить, но стрелять пришлось так быстро, и я… У меня не было выбора, Кэти. Мать убила бы тебя.

Я смотрю на шахту и чувствую… Сама не знаю, что чувствую.

— Она мне не мать, — отвечаю я наконец. — Не та ма, которую я помню.

Джесси проверяет, не сползла ли повязка на груди, вытирает рукавом кровь под носом. Потом дотрагивается носком ботинка до тела, лежащего у наших ног.

— Ты застрелила Роуза, — говорит он.

— Как видишь.

Я смотрю вдаль, на Иглу Ткача, и не нахожу слов. Все закончилось. События развивались слишком стремительно, и теперь я не в силах уложить их в голове. Как ни странно, я не чувствую ничего, кроме опустошения.

— И что теперь? — спрашиваю я.

— Теперь, — говорит Джесси, щурясь на солнце, — можно ехать домой.

* * *

Мы возвращаемся к пещере — забрать ослика Вальца.

— Может, прихватим немного? — говорит Джесси,