Фиалок в Ницце больше нет - Антон Валерьевич Леонтьев
Иван Ильич скончался на месте.
Их Иван Ильич.
– Теперь вы понимаете, отчего я ненавижу леденцы? Думала, что когда у меня будет сын, назову его Ваней. Ну или хотя бы Жаном. Но судьба детьми не наградила.
Они провели в шато герцога, потомка наполеоновского маршала, еще два дня (хотя автомобиль был доставлен в полной исправности уже наутро после их ночных бдений), и Саша заметила, что сыну пребывание в шато идет на пользу: он резвился, веселился и явно наслаждался обществом Анны Ильиничны.
На прощание та спросила:
– Относительно «Девочки в матросском костюме и с…
Она запнулась, а Саша быстро добавила:
– «…и в бескозырке», пусть называется именно так.
Анна Ильинична продолжила:
– Я говорила с моим герцогом, что, как сами слышали, занятие весьма шумное. И он согласен. Вы разрешите нам подарить вам ее?
Саша подняла руку.
– Нет, не позволю.
Анна Ильинична, словно и ожидавшая такого ответа, обняла ее на прощание и сказала:
– А приезжайте к нам на православное Рождество!
Их странная дружба с мадам герцогиней и ее глухим герцогом стала, однако, именно той отдушиной, которая требовалась и Саше, и Илье, но в первую очередь Ивану Ильичу.
Наблюдая в августе следующего года, как малыш резвится по зеленой траве, гоняясь за специально купленным стариками для него разноцветным мячом, косолапо переваливаясь между облаченной, как водится, в «Шанель» и жемчуга мадам герцогиней и ее герцогом, пускавшим слюни под пледом в инвалидном кресле, Саша заметила:
– У него нет ни бабушки, ни дедушки.
У нее самой тоже – ее дедушку убили.
– А у них нет внуков, ведь его дети не позволяют им общаться со своими отпрысками, так как претендуют на часть наследства уже при жизни отца, – добавил Илья.
– Но Иван Ильич к ним сердцем прикипел.
– И они, во всяком случае она, тоже его любит.
Любит – или замаливает грехи детства? А не все ли равно?
Вдруг сын упал, как это было уже много раз, и Саша ждала, что он поднимется и снова бросится за мячом.
Но Иван Ильич не поднялся.
В клинике Нанта, куда доставили ставшего вдруг вялым малыша, детский кардиолог, ознакомившись с пачкой медицинских документов, которые Саша всегда возила с собой, после ряда анализов вынес неутешительный вердикт:
– Вам надо посоветоваться с вашим лечащим врачом, но, думаю, настало время второй операции.
А лечащий врач через неделю объявил:
– И второй, и самое позднее через полгода – третьей.
Саша окаменела.
– Это точно? – спросила она срывающимся голосом. Ей было так жаль своего сыночка.
И еще: деньги у них были только на одну операцию.
Совещание проходило в булочной, за кофе с круассанами, только говорили они не о семейных пустяках, а о жизни сына.
– Думаю, мадам герцогиня и ее герцог окажут финансовую поддержку, если их попросить… – произнес неуверенно Илья, и Саша его поправила:
– Даже если не просить. Она ведь нам домой уже звонила сколько раз и даже три письма прислала…
Она показала длиннющие послания на смеси французского и русского в дореволюционной орфографии, пришедшие за последние дни в Ниццу.
– Но ты хочешь, чтобы его операцию оплатили нам герцог и его жена?
Илья, опустив голову, спросил:
– Разве это плохо?
– Нет, это очень даже хорошо, они отличные люди, и она заменяет ему бабушку, которой у него нет и не будет.
Бабушка не в платке, лузгающая семечки на лавочке у подъезда, а в костюме от «Шанель», солнцезащитных очках и за рулем «Ягуара». А если и в платке, то из шелка и от Ива Сен-Лорана.
– Но мы станем им обязаны. И мы будем знать это, и они тоже. Это сейчас она считается с нашим мнением, мы же родители, но если они оплатят нам операцию, то запросто могут предложить переехать жить к ним в шато – чтобы мадам герцогиня имела возможность играть с нашим сыном в любой момент, когда ей заблагорассудится.
На это Анна Ильинична, настоятельно предлагая, даже требуя принять деньги на операцию для Ивана Ильича, уже намекала в своих посланиях – ведь у очаровательного малыша там будет все.
В особенности всевластная бабушка в костюме от «Шанель» и за рулем «Ягуара». И шато герцога, потомка наполеоновского маршала, превратится в тюрьму, пусть и забитую сказочными сокровищами.
Илья потер уши и спросил:
– Значит, надо срочно раздобыть денег, причем много?
Саша подтвердила:
– Значит, надо срочно раздобыть денег, причем много.
И, глядя друг на друга, они уже знали, как поступить.
А вечером, по дороге домой из клиники, где находился их сынок, словно играя в искусствоведческий вариант «Городов», приняли решение, кого на этот раз.
Кого на этот раз осчастливить созданием шедевра, который данный художник мог бы написать, но не сделал этого.
В общем, решали, кого будут подделывать.
– Пикассо, Сезанн, Матисс?
– Ну нет, слишком опасно.
– Кес ван Донген, Андре Дерен, Робер Делоне?
– Уже горячее, но ты уверена, что это покроет расходы?
– Не говори, что снова Петров-Водкин!
– Ну нет, но уже очень горячо. Русский, но котирующийся за рубежом и особенно во Франции.
– Поняла, Марк Шагал!
– Да, это один из вариантов, но до Шагала я не дорос – еще, во всяком случае. Я вот думал о Кандинском…
– Ага, Василий Кандинский… Ты прав: за него платят миллионы, и композиции у него не самые сложные.
– Ну, не охаивай Кандинского, но ты права.
Значит, Кандинский!
Илья даже уже знал, что именно будет создавать: «Красное пятно III».
– Именно номер 3?
– Ну да, номер два висит в мюнхенском Ленбаххаусе, как и номер один, впрочем.
– А номер 3 в природе не существует?
– Пока что не существует!
Эскиз был готов за два дня, и пока Илья подбирал нужный старый холст и краски, Саша задалась вопросом: а откуда они возьмут это самое «Красное пятно III»?
– Гм, вопрос, конечно, интересный. – Илья, столь увлеченный созданием нового шедевра, пусть и чужого, явно не задумывался об этом пустяке.
Пустяке, от которого зависело буквально все.
– Сам знаешь, что вопрос провенанса в арт-бизнесе наиглавнейший. А мы, как ни крути, уже по самые уши вляпались в арт-бизнес.
Она имела в виду документированную и безупречную, исключающую возможность криминала, подделки и прочих нечистоплотных вещей, историю владения художественным произведением.
В данном случае «Красным пятном III», которое будет датироваться примерно 1913 годом, но никакого провенанса, конечно, не имеющим.
