Светлана Успенская - Женщина без прошлого

За три часа напарники вскрыли пол, вспахали стены и потолок. Они в лапшу искромсали мебель, стулья порезали как сосиски, диван изрубили в котлеты, а подушки рассыпали, как манную крупу. Матрас разобрали по ниточкам, ковер расплели по веревочкам, кухонную плиту разнесли на молекулы. Они отодрали водопроводные трубы, подозревая миллионера Измайлова в расчетливом изуверстве, телевизор разобрали на полупроводники, а книжки (всего двадцать наименований, из числа выдававшихся ранее в нагрузку к продуктовым наборам) разорвали постранично, просмотрев каждую страницу на просвет, поскольку подозревали их владельца в иезуитском вклеивании купюр между листами.

И вот когда квартира стала напоминать местность после взрыва карманной атомной бомбы, напарники наконец утомились и присели отдохнуть. И задумались. И, поразмыслив, все поняли.

Сифоныч понял про себя: «Акела промахнулся».

А Кузька понял нечто совершенно иное. Он понял, что Сифоныч еще накануне вечером обчистил миллионера, а его привел, чтобы разыграть спектакль: мол, в квартире ничего нет, ошибочка вышла. И пожалел, что не успокоил наставника раньше, и решил компенсировать свою недоработку. Приняв в руку монтировку, он решил, что в таком бедламе труп Сифоныча все равно никто не найдет. А Сифоныч взял на изготовку перфоратор, грозя изрубить изувера в мелкие куски.

И дрались напарники три дня и три ночи. То один брал верх, то другой. То Сифоныч взглядом сдвигал горы, то Кузька мановением руки поворачивал реки вспять. И дрожала земля в жутком страхе, и дрожали жители на всех этажах в ожидании конца света.

И дрались они до тех пор, пока не пришел сам хозяин, встав на пороге. И за спиной его всходило солнце, а сосны росли на его руках, как рыжие волоски.

И понял Измайлов, что произошло, и взгрустнулось ему. И заплакал он. И обнял он двоих друзей как друзей, и облобызал обоих братьев как братьев.

— Да, — сказал он, — генеральный ремонт, обещаемый мне домоуправлением уже десять лет, наконец свершился. От этого я нестерпимо счастлив и предлагаю по этому поводу немедленно выпить.

Открыв холодильник, он выставил на стол (порубленный, как колбаса) полбутылки «Дон Периньон» плюс четверть бутылки коньяка «Арманьяк». А потом порезал перфоратором натуральную, с зеленцой, колбасу, и ароматный, с тухлецой, сыр. И накрошил туда лобстеров, гусей, трюфелей и прочего всего, что на тот момент ему Бог послал.

Братья-друзья-соратники-соперники-коллеги глядели на это пиршество, и кусок не шел им в горло.

— Ешьте, ешьте, — между тем приговаривал коварный миллионер. — Тухлеца только по первому впечатлению, пока не распробуешь, а когда распробуешь, то прямо внеземной приятностью отдает. Я завсегда из буфета таскаю то, чего наши миллионеры не докушивают. От них, ясное дело, не убудет, а мне прямая экономия.

— Так ты с работы харчи носишь? — слабым голосом прошептал Сифоныч.

— Ага! Верка моя в буфете вечерами уборщицей подрабатывает, вот я и пользуюсь.

Кузька икнул и подавился трюфелем. Сифоныч вздрогнул и подавился «Арманьяком».

— Знаете, какие у нас буржуи обретаются? — продолжал миллионер-сантехник. — Каждодневно страшными деньгами ворочают! Прямо как семечки миллиарды себе в карман сыплют. Вот бы пощупать одного буржуя за мошонку, то есть, конечно, я хотел сказать — за мошну, — размечтался Измайлов. — А что, ребята, если нам… Виллы у них, «кадиллаки», любовницы, тудемо-сюдемо…

— Нет, — твердо оборвал его Сифоныч, подымаясь.

Потому что он точно знал, где нужно искать настоящего миллионера, и не собирался изменять своим принципам. Прямой и гордый, он вышел в двери, чтобы повеситься на чердаке, после чего его следы временно затерялись.

А Кузька ничего, остался. Вскоре его вместе с сантехником Измайловым взяли при ограблении дачи. Оба голубчика загремели в кутузку на пять лет, но нам их не жалко, как лиц, совершенно бесполезных для нашего дальнейшего повествования. И только добрая Вера шлет им передачи и денежные переводы, бросив и библиотеку, и уборку биржи. Теперь она работает исключительно дома, играет в системе электронных торгов и вроде бы зашибает огромные деньги.

Кажется, она по-прежнему носит роговые очки и подштанники с начесом (хотя за истинность последнего факта ручаться нельзя) и мечтает: вот накоплю достаточно денег и уйду на покой. Иногда в долгие зимние вечера она с теплотой вспоминает сантехника Измайлова, который как мужчина, конечно, представлял собой ноль на палочке, причем ноль в завершающей стадии алкоголизма, но зато регулярно поставлял ей верные сведения из интимных кругов, близких к воротилам финансового бизнеса, чем изрядно способствовал увеличению ее немалого состояния…

Кстати, сказать вам, где она живет?

ГЛАВА 15

Кладбище в этот негромкий серенький денек выглядело сонно и мирно. Ветер перебирал листы жухлой ивы, болтливые осины о чем-то гугняво спорили между собой; старые, размякшего дерева кресты утопали в ядовитой тропической зелени, а новенькие, глянцевые памятники оседлали плешивый, выжженный солнцем косогор.

Веня нарезал круги по аллеям, то попадая в полосы раскаленного солнца, то ныряя в прохладную тень. Он курино вертел шеей по сторонам в тщетной надежде узреть предмет своих поисков — квелую фигуру утомленного алкоголем Сифоныча.

В соответствии со старой доброй традицией, по которой все могильщики не столько люди ручного труда, сколько философы умственного направления, и не столько философы, сколько подручные Харона, и не столько подручные многоуважаемого лодочника, сколько заядлые поклонники зеленого змия, Сифоныч обнаружился в овраге в обнимку с совковой лопатой.

— Отдыхаю, — проснувшись, объяснил он, — от трудов праведных. Потому как в условиях прекратительной жизни среди покойников нуждаюсь в душевном отдыхе, средства для которого обеспечиваю неустанным трудом во здравие почивших и за упокой живущих.

Вместо приманки Веня достал из кармана купюру, но одаривать ею Сифоныча не стал, а только красноречиво помахал ею в воздухе.

— Вы, наверное, могилку обрести желаете, — предположил Сифоныч. — По вашему жизнерадостному облику можно догадаться, что вы вчера навек расстались с любимой тещей. — Он протянул алчно дрогнувшую длань.

Но купюра, поманив могильщика Большим театром, затрепетала в воздухе крылышками и спряталась в широкой ладони соблазнителя.

— Нуждаюсь в некоторых услугах, не оговоренных прейскурантом, — намекнул Веня.

Глаза Сифоныча, утонувшие в поперечных складках коричневой, сожженной загаром кожи, тревожно забегали. Он даже огляделся по сторонам — но полдневные аллеи были пусты, легкий ветерок беззаботно ворошил растрепанную шевелюру кустов. Могильщик испуганно втянул голову в плечи, как будто над ним навис карающий меч правосудия.