Ирина Арбенина - За милых дам
«Вот это и случилось… Вот это случилось и со мной…» — обреченно подумал Самовольцев.
— И все-таки, Федор Егорович, объясните, как вы дело представляете? Убить вы меня всегда успеете, а не мешало бы разобраться.
— Как?! Как я представляю дело?! — Толстяк поднялся из кресла. И Самовольцев наконец увидел на его дотоле столь добродушном, улыбчивом лице ярость.
— Да у тебя, сопляк ты этакий, на счетах копейки остались! Ты куда деньги дел? Молчишь?!
Самовольцев чувствовал себя так, как будто в этот момент у его ног разверзлась бездна.
«Все знает! Вот так старик… все проведал, полностью в курсе…»
— Телефон ему дайте… — бросил толстяк одному из своих подручных.
В ту же секунду кто-то вложил в ладонь Максима телефонную трубку.
— Звони кому хочешь… делай что хочешь… Сроку тебе… в общем, ждать долго не буду… Чтоб деньги, все до копейки, вот тут были… — Кваснов показал свой пухлый старческий кулак. — Понял, все! И быстро!
— Да что ж я смогу?! По телефону-то… Мне самому надо. — Где-то в глубине души у Самовольцева вдруг забрезжила надежда: — Ей-богу, отдам, все отдам! Вы только отпустите меня ненадолго. Я отдам!
Они не спускали с него глаз… За всеми его передвижениями по городу следили несколько машин. Его пасли, не выпуская из поля зрения ни на минуту…
Однако Самовольцеву все-таки удалось выскользнуть… Как? В этом он не решился бы признаться никому на свете… И даже наедине с самим собой, без свидетелей вспоминать не любил… Но выскользнул…
Однако основной его капитал, обращенный в драгоценности и наличность, остался в России. Правда, тот, кому он был доверен и кого Максим с нетерпением поджидал все последнее время, не вызывал у Максима недоверия… Он доверял этому человеку больше, чем самому себе. Гораздо больше, ибо самому себе он не верил ни на грош. Во всяком случае, кроме этого с нетерпением ожидаемого человека, положиться Самовольцеву было больше не на кого. Этим человеком была его секретарь и возлюбленная Маргарита Ревич.
Он вспомнил, как она впервые появилась у него в офисе…
Все его сотрудники помещалась в одной, но, правда, огромной комнате. Множество столов, легкое гудение компьютеров, пол с мягким покрытием, приглушающим звук шагов. Кабинет босса был отделен стеклянной перегородкой, и через эту перегородку он хорошо ее разглядел…
— Вот твой стол и компьютер. — Маленькая хорошенькая брюнетка кивнула. Его новый секретарь была такая хорошенькая, что Самовольцев решил лично поруководить ею.
Он чуть отодвинул крутящееся кожаное кресло, предлагая новенькой примериться к своему рабочему месту.
Брюнетка села, покрутилась:
— Здорово!
Потом она с опаской посмотрела на компьютер.
— Придется научиться, Маргарита, — сказал он. — Я тебе помогу. Идет?
— Идет! — Она согласно кивнула.
— Ты пока осваивайся, я к тебе скоро подойду. Только кофе мне свари…
— Значит, вы мой босс? — Она на него посмотрела радостно, ну просто как собачка, как новый, только что приобретенный щенок.
— Еще какой босс!
— Какой? — полюбопытствовала новенькая.
— Ой, скоро увидишь… Насмотришься!
Он ушел на свое рабочее место.
А новенькая села за свой стол, положила на него локти и, подперев голову кулаками, как на уроке за школьной партой, задумалась.
…Кофе был слишком горячим, и новенькая чуть не обожглась, когда он, неслышно подкравшись сзади, обнял ее за плечи.
— Риточка…
— С ума сошли! Чуть не ошпарилась из-за вас…
— Ну не обожглась ведь? Все в порядке?
— Кажется, в порядке…
— Ты самая соблазнительная из всех женщин, которых мне когда-либо…
— Довелось соблазнять?
— Не шути… Лично я хорошо понимаю твоего мужа… Если, конечно, он у тебя есть…
— Нет!
— Ну, неважно… Короче. За одно лишь прикосновение к такой роскошной белоснежной коже я готов заплатить…
— Вы?! Правда? — Новенькая с интересом подняла на него дотоле скромно потупленные глаза и радостно вздохнула. — Ну вот хоть кто-то бедной женщине оказывает помощь и моральную поддержку… А то ведь погибнуть можно на этом свете, и никто не заметит!
Самовольцев объяснил ей, что у него много дел и мало времени. «Так что, хоть и будем работать вместе, а видеться придется нечасто, — сказал он и ободряюще улыбнулся. — Не бойся, я попрошу, чтобы к тебе отнеслись внимательно… Тебе помогут на первых порах, и ты обязательно справишься. Ты ведь умница, правда?»
Она и вправду оказалась умницей…
— Эту квартиру арендует моя фирма, — объяснил он, когда автомобиль остановился в уютном московском переулке, возле полностью перепланированного и отделанного по евростандартам старинного дома.
— И это будет что-то вроде твоей «служебной жиплощади»…
Набрав код, он открыл массивную дверь подъезда, и они стали подниматься по лестнице…
Рука легко скользила по лакированным перилам, на лестничных площадках стояли цветы…
— Ты будешь здесь пока жить, а потом разберемся.
Он распахнул дверь в квартиру и вручил Маргарите ключ.
— Располагайся. И не робей… будешь теперь работать на меня также и здесь. Ты еще увидишь, как все будет хорошо…
…Теплые душистые губы… Самовольцев все чаще ловил себя на том, что думает только о новенькой… Когда уходил от нее, хотелось как можно дольше сохранить ее запах, тепло ее кожи…
Поцелуи, как сон успокоительный… Она умела творить чудеса.
И Самовольцев оставил все деньги ей. Поскольку выбраться из страны он мог только пустым. Его кредиторы знали, что деньги остались в России, и это ослабляло пыл преследования. Занимались больше поисками капитала, чем его самого.
Теперь, налюбовавшись из окна с крахмальными пышными занавесками на полосатый балтийский зад своей хозяйки, Максим напился черного душистого кофе с густыми сливками и стал собираться.
— Фрау Вероника! — позвал он свою хозяйку, появляясь на крыльце. Издавна онемеченные обитатели суверенного ныне, а недавно еще советского острова обожали такое обращение: «фрау», «фроляйн»…
И Максим с успехом использовал этот прием, эксплуатируя невинное тщеславие туземного населения.
Фрау оторвалась от мытья молочной фляги, разогнулась, потирая необъятную поясницу, и расплылась в улыбке. Это был хороший знак. Как все северные люди, редко видящие солнце (и вследствие этого страдающие пониженным содержанием серотонина — вещества, стимулирующего жизнелюбие, — в крови), фрау Вероника умела быть нелюдимой, неразговорчивой и упрямой, как ее собственные коровы. Если ей не угодить, она сделает вид, что не слышит, не понимает, тем более по-русски.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});