Сотерия - Яна Бендер
23.17.
Мы легли спать в двенадцатом часу. Я почти сразу уснула. Герман о чем-то думал весь вечер, и я переживала по этому поводу. Его что-то беспокоило.
04.09.2006 – понедельник
7.00.
Когда я проснулась от воплей надоевшего будильника, из кухни расплывался аромат свежего кофе и бархатный голос Германа, который что-то напевал себя под нос.
Я столкнула одеяло, заправила постель и пошла умываться.
7.42.
Мы сели завтракать.
– Выспалась? – поинтересовался он.
– Немного недостаточно, – призналась я, вероятно, выглядя, как ночной совёнок.
– Хорошая сегодня погода, – заметил он.
Я посмотрела в окно. За стеклами действительно сияло осеннее солнце, доносился шум машин и нежный шёпот ещё теплого ветра…
Он взял меня за руку. Я вздрогнула от неожиданности.
– Ты чего? – спросила я, изучая его взглядом.
Теперь я так хорошо знала каждую клеточку его лица, лёгкие морщинки вокруг глаз, все возможные оттенки радужной оболочки: от глубокого зелёного до золотистого карего.
– Может не пойдешь никуда?
– Как это? Ты что?
– Такое воздушное утро… Я не хочу тебя куда-то отпускать.
– Герман, – видя, как ему будет одиноко здесь, ласково говорила я, – мне надо на учебу.
– Да, конечно, я всё понимаю…
Я смогла уловить мрачное расстройство в его взгляде. Мне и самой хотелось остаться дома, но я должна была отправляться в институт.
Ольга Павловна обещала сегодня поговорить с директором школы, чтобы Герман заочно прошел обучение. Я очень переживала по этому поводу.
8.05.
Он проводил меня до машины. Бабки у подъезда детально обсудили наш прощальный поцелуй. Плевать! Пусть смотрят, потом всё равно будут звонить в мою дверь и просит дать совет по медицинским вопросам.
Слушая любимые песни с диска, вставленного в проигрыватель моего автомобиля, я добралась до места отбывания студенческого наказания.
11.50.
Закончилась вторая пара, и всех студентов, которые летом проходили практику, согнали в актовый зал. Через несколько минут после нашего прихода в помещении появились и члены комиссии во главе с ректором.
Всё, как обычно: вступительное слово, а после – эксгумация трупов (почему, что, да как).
Вот дошла очередь и до меня.
Я представилась, сказала, где проходила практику.
– И чему же Вы научились там? – задал вопрос ректор.
– Чему научилась? – повторила я. – Тому, что, даже среди жестокости, насилия, ненависти и безумия, можно и нужно оставаться человеком! Несмотря на все препятствия, которые мне чинили некоторые сотрудники клиники, мне удалось полностью восстановить социальные и физические функции моего пациента.
– Где же он теперь?
– Живёт в социуме и не проявляет ни агрессии, ни злобы… Поскольку его лечение проходило в теплой и дружеской обстановке.
Меня попросили показать справку. Я отдала им документ, подписанный Филином. На этом собрание для меня закончилось.
«Я уж думала, что будет сложнее» – подумала я, выходя из актового зала после того, как комиссия разрешила нам всем вернуться к занятиям.
14.00.
После третьей пары я отправилась домой. От физкультуры у меня было освобождение из-за недавно перенесенной операции, а сидеть на скамейке и смотреть на судорожные движение моих одногруппников не было ни сил, ни желания.
В небольшой квартирке, рядом с центром города, среди шумных улиц, на полу сидел Герман и рассматривал мои детские и подростковые фотографии.
Я тихо подкралась сзади, встала на колени за его спиной и обняла за плечи.
– У тебя же до четырёх занятия, – посмотрев на часы, напомнил он.
– Я не хожу на физкультуру.
– Какая плохая девочка, – усмехнулся он.
– Что делаешь? – поинтересовалась я, бросив взгляд на разложенные перед ним фотокарточки.
– Смотрю в прошлое, – ответил он.
– И как?
– Я тебя такой и представлял в детстве…
– Ммм, – протянула я, касаясь губами его шеи.
Он моментально встал с пола, подошёл к колонкам и включил музыку… Ту самую, под которую мы с ним танцевали первый раз в палате.
– К чему всё это? – спросила я, находясь в сладком забытьи, окутывающем меня плотным туманом.
– Я обещал тебе этот танец… – напомнил он и, обхватив меня за талию, поставил на ноги.
В нём билось горячее сердце… Такой слабой и беззащитной я ещё никогда не была. Сейчас уже я не могу описать в полной мере, что я чувствовала в тот момент. Кто любил по-настоящему, сможет меня понять. То ощущение, когда хочешь полностью раствориться в человеке, укрывшись в его объятиях… Когда утопаешь в его дыхании и посылаешь весь мир к чертям, потому что тебе наплевать на всё человечество, на все самые прекрасные пейзажи, нежный ветер… Когда живёшь этим моментом, этими прикосновениями, этим молчанием, этой страстью…
Я таяла в его руках, как февральский снег под весенним солнцем. Он поцеловал меня в висок, туда, где бережными ритмами бьётся бессильный пульс.
Слова были ни к чему. Наше дыхание, сбивавшееся в темп музыки, всё говорило за нас.
Мы танцевали, переступая через мои детские фотографии, перешагивая через прошлое, двигаясь в будущее.
Мелодия закончилась, но мы ещё не были готовы оборвать эти моменты, словно нить, что так долго была натянута между нами.
Я остановилась, прижавшись лбом к его груди.
– Тшш… – прошептала я. – Чувствуешь?
– Что? – на неловком выдохе спросил он.
– Счастье… – ответила я.
Он обхватил руками мою голову, целуя в макушку и вдыхая запах моих волос. Такой сильный, мощный… был таким слабым и нежным в этот момент. Убийца двоих человек и ещё, Бог знает скольки… Он мог с лёгкостью свернуть мне шею… Но нет. Он слишком был счастлив теперь.
16.23.
Ему позвонили. Это была Ольга Павловна. Она сообщила нам, что договорилась с директором школы об индивидуальных занятиях и сдачи выпускных экзаменов досрочно.
– Куда пойдешь после школы? – как-то глупо прозвучал мой вопрос после того, как он отложил телефон.
– Не знаю. Какие институты есть в нашем городе?
– Кроме медицинского? Есть ещё педагогический и… какой-то… В общем там на инженеров учат, физиков, химиков…
– Может в педагоги податься? – усмехнулся он.
– И что будешь преподавать? – удивилась я.
– Можно историю, языки…
– А какие языки тебе больше нравятся?
– Немецкий, но я и английский перевариваю.
– В принципе, можно подумать над этим вопросом.
– Малышка, прекрати фантазировать. Меня не допустят к детям.
– Почему?
– Я двадцать лет провел в психиатрических клиниках! Кто возьмёт психа в школу преподавать?
– Директор нашей гимназии.
– У него пока ещё нет маразма!
– Я организую тебе комиссию. Никто не узнает, где ты провел два последних десятилетия.
– Не надо.
– Ладно. Давай это потом обсудим. Я лично схожу к директору школы.
– Как
