Татьяна Устинова - Близкие люди

Саша подхватила чайник, пробормотала что-то среднее между “будьте здоровы” и “пропадите вы пропадом” и ушла в свою комнату.

Никто вместо нее не ответит на страшные вопросы, которые в последнее время совершенно обнаглели и лезли из всех щелей. Ей нужно было подумать, а думать она боялась. Не думать было гораздо безопаснее.

Цейлонский чай, заваренный в глиняном чайничке, с задачей справился моментально. Густой, как будто рубиновый аромат через пять минут вытеснил ненавистный запах рыбы – или все-таки капусты? – и на душе полегчало. Саша налила себе большую чашку и решительно уселась в кресло – думать.

Итак, она знает, кто приезжал на стройку в ту самую ночь, когда Муркин свалился в котлован.

Машину, которая тогда приезжала, она узнала бы из тысячи, и вовсе не потому, что была такая необыкновенная автомобильная специалистка, а потому, что у машины не горел правый задний тормозной фонарь, и она сама, Саша Волошина, искала для ее хозяина телефон ближайшего к офису сервиса, поскольку пилить в “Тойота-центр” у него возможности не было.

Она сама приехала сразу после дождя и чуть раньше той машины. Только она приехала не к воротам, потому что боялась, что кто-нибудь обязательно разглядит ее под светом единственного уцелевшего фонаря, болтавшегося как раз над воротами.

Саша Волошина обожала свою работу, своих коллег, начальников и все без исключения объекты, которые сооружали “Строительные технологии”.

Саша Волошина знала не только каждую складку на ковре в центральном офисе и каждую кадку с фикусом в коридоре, но и каждый объект. Знала отлично, как собственную комнату, могла в темноте и с закрытыми глазами три раза обойти по периметру и не свалиться в лужу, и не угодить в яму, и не ошибиться в направлении.

Конечно, она знала место, где в заградительной сетке была круглая, с рваными проволочными краями дырка. Эту дырку проделали воздыхатели собаки Весты, которые сначала подрыли песок, а потом в порыве чувств отогнули и разорвали металлическое плетение – оно, очевидно, в этом месте было слабым и непрочным. Петрович сто раз приказывал дырку заделать, но что-то всем было недосуг, и забывалось, и не хотелось…

Она сразу решила, что не поедет к воротам, а полезет именно в эту дырку. Ночью это было самое глухое, самое дальнее, самое темное место. Несколько раз за ту неделю она подходила к сетке и с тоской смотрела на дырку и даже присаживалась на корточки и трогала ее проволочные края, а потом опрометью летела прочь, опасаясь, что кто-нибудь из своих увидит ее возле этой дырки…

Господи, как ей было страшно, когда среди ночи она объезжала темный, полный неясных и ужасающих теней строительный остров, в центре которого должно было родиться громадное, как стадион, новое здание. Как она скулила, чувствуя запах дождя, свежей земли и сырого песка. Как она грызла пальцы, чтобы немудреная боль хоть немножко отвлекала ее от страха и от мысли о том, что будет дальше…

Она выбралась из “девятки” и полезла в идиотскую дырку, цепляясь волосами и курткой за ржавую проволоку, в ботинки моментально набрался песок, а джинсы стали мокрыми на коленях, и вокруг была непроглядная загородная весенняя темень, а впереди в невообразимой высоте сиял одинокий фонарь, и Саше было нужно именно туда, под этот одинокий фонарь…

Она почти дошла до него, когда вдруг услышала неуверенный голос, несколько раз повторивший одно и то же, какое-то движение, неясный и глухой стук, как будто мешок с тряпьем упал со второго этажа на асфальт. Если бы она тогда знала, что это за мешок с тряпьем! Насторожившись, как Веста, она остановилась и долго и чутко прислушивалась, но больше не расслышала ничего, никаких шагов, или звуков, или разговоров.

Сжатые в кулаки пальцы сводило судорогой в карманах стильной куртки “Беннетон”, купленной в Манеже за бешеные деньги и с единственной целью хоть чем-то себя утешить. Она жила как человек, получивший подтверждение неизлечимого диагноза, после того, самого первого, телефонного звонка.

А потом она увидела, как машина, мигнув единственным тормозным огнем, стала выбираться со стройплощадки, и поняла, что за человек приезжал в этой машине. И тогда она чуть не упала в обморок. Первый и скорее всего последний раз в жизни.

Зачем он приезжал?! Что он мог знать о Сашиных делах?

Почему он приехал, когда Саша должна была встретиться с тем, другим? Откуда он узнал, что встреча была назначена именно на эту ночь?!

Пальцы сводило так, что не было сил терпеть. Она осторожно вынула из карманов руки и попробовала разогнуть. Они не разгибались, твердые, холодные, чужие, как будто сделанные из железа.

Звук двигателя затих где-то на шоссе, и она снова осталась совсем одна в мире, и помощи ей ждать было неоткуда.

Сделав еще несколько шагов, она оказалась на самом краю котлована, куда доставал синий свет фонаря. И в пятне этого синего света на краю искрящейся белым плиты лежал тот, другой. Он был мертвый.

Чашка дернулась в руке. Пятно коричневого цейлонского чая расползлось по светлому пледу. Запахло мокрой шерстью Что было потом?

Потом она мчалась домой и остаток ночи тряслась в углу, за креслом, и дрожащими руками вставляла в видеомагнитофон кассеты, только чтобы не оставаться совсем одной в чистой и темной комнате…

Утром ей позвонил Вадик, милый и славный Вадик, который всегда нравился ей, и сказал, что у них ЧП, и она прилетела в Сафонове. Потом приехали милиция, Степан, Эдик, откуда-то вынырнул Петрович, и только тут она поняла, что все кончилось и ей больше нечего бояться. Человек, который мог разрушить всю ее жизнь, лежал на дне котлована, неестественно вывернув руку, а вокруг него ходил задумчивый милицейский капитан, выглядевший, как герой пресловутого сериала о ментах.

Только бы никто не узнал, что она почти что собственными глазами видела, как все было, и твердо знала, что никакой это не несчастный случай!

А потом был звонок, и все началось сначала…

Господь Вседержитель, помоги нам, спаси, сохрани и помилуй нас, грешных.

Что же делать?

Она знает, кто тогда был с Муркиным в котловане, а он знает все о ней. Ведь неспроста пропала муркинская тетрадочка. Каждый день он наблюдает за ней и ждет.

Чего?

Может, просто выбирает подходящее время, чтобы “прикончить?

Во рту было сухо и горячо, как в мартене. В желудке черти тоже, кажется, варили сталь или кипятили смолу, что ли, и встать не было никакой возможности.

Чернов осторожно приоткрыл глаза, боясь увидеть перед собой чертей и отблески адского пламени, но увидел дощатый потолок, как будто молоком, залитый серым утренним светом. При мысли о молоке Чернова чуть не стошнило.