Татьяна Устинова - Близкие люди

– Я даже не знаю, что он его терял, – ответил Чернов удивленно, – а что такое клофелин?

– Да какая-то фигня от давления. Он же сердечник. Не хватает нам только, чтобы он где-нибудь с сердечным приступом свалился!

Чернов знал о Степановом отношении к сердечным болезням, поэтому в подробности вдаваться не стал.

– Ладно, Степ, я еще на ту сторону сбегаю и вернусь в контору. Ты когда уедешь?

– Если войну не объявят, то сразу после того, как деятелей из администрации дождусь. Мне бы часам к двум на Профсоюзную, а на шесть Белов “Линию график” назначил. Он должен сначала сюда подъехать, а потом на Дмитровку. Я думал, дождусь его, но не буду. На Профсоюзной опять какие-то осложнения…. – Ты молоток, Пашка, – неожиданно искренне сказал Чернов и что было силы хлопнул Степана по плечу, так что его сильно качнуло вперед. Чернов поддержал его под руку. – Настоящий полковник.

Так они разговаривали раньше, пока еще между ними ничего не стояло и не было необходимости ничего скрывать, а жизнь – смешно сказать! – казалась такой сложной, хотя на самом деле была простой и приятной. Только они тогда об этом не знали.

Через несколько минут после того, как Чернов и Степанов разбежались в разные стороны, с тихим скрипом открылась дверь в пустой вагончик. Никого не было ни внутри, ни поблизости от вагончика, только канцелярским звоном трещал желтый телефон на заваленном чертежами столе и вдалеке, на той стороне котлована, тяжело бухала чугунная “баба”, забивающая сваи.

Чистая синяя куртка с оттопыренными от долгой носки карманами болталась на спинке стула. Одно движение – и крошечный пузырек с белыми таблетками легко проскользнул в карман.

Дверь тихо проскрипела и закрылась.

Телефон на столе продолжал заливаться, и чугун продолжал тяжело бухать в сырой песок.

Саша Волошина всегда старалась жить так, чтобы окружающим было совершенно ясно, что в ее жизни все не про сто хорошо, а прямо-таки превосходно.

Поначалу это была игра с самой собой. Она придумала эту игру, когда стало совсем худо и неизвестно было, где взять силы, чтобы жить дальше. Игра позволяла делать вид, что силы есть, и они и вправду появлялись.

В последнее время делать вид удавалось все хуже и хуже.

Чернов совершенно точно знал что-то определенное. И Степан знал. А ей, как затравленной собаками лисице, оставалось только ждать, когда безжалостный и проворный охотник вытащит ее из норы за хвост.

Идиотская кража бумаг из сейфа только все обострила.

Саша убедилась, что кто-то из них знает все и таким сложным способом пытается ее прикрыть. Только вот кто?

Вадим или Степан?

Степан или Вадим?

О существовании тетрадки Саша не знала, однако подозревала, что рано или поздно непременно всплывет что-нибудь в этом духе, тогда ей не отвертеться.

Она и не отвертелась. Приведение приговора в исполнение откладывалось на неопределенный срок, только и всего.

Лучше бы не откладывалось. Лучше бы привели – и дело с концом.

Ей так хорошо жилось все последнее время, что она почти поверила, что это навсегда, что прошлое наконец-то отпустило ее и больше не будет мучительных и тревожных снов-воспоминаний, отчаянных и безуспешных попыток начать все сначала.

Тикали часы, отсчитывая по секунде Сашину жизнь. Из кухни несло какой-то дрянью, то ли вареной рыбой, то ли тухлой капустой – не разобрать. Соседи готовили ужин, перекликались по квартире как в лесу. Хотелось горячего чая, но для этого нужно было встать и выйти на кухню, где в данный момент находился соседский сын, горячий Сашин поклонник, а встреча с ним никак не входила в Сашины планы.

Она редко приезжала домой так рано, как сегодня, обычно засиживалась в офисе дольше самых рьяных уборщиц и почти наравне с программистами, поэтому пылкая любовь соседского сына не слишком ее беспокоила. Кроме того, в ее жизни был Степан. И Вадим.

По крайней мере до последнего времени.

По телевизору шла очередная серия суперфильма “Менты” или что-то в этом духе. Запомнить название не было никакой возможности, потому что герои суперфильма скакали с канала на канал, как блохи, и на каждом канале назывались по-разному.

Размножение клонированием. Вполне во вкусе сегодняшнего дня.

Саша бесцельно переключала программы, потому что клонированные менты были совсем уж невыносимы, хотя в недавней – хорошей – жизни Саша относилась к ним с симпатией.

По второй программе показывали Анатолия Чубайса, который как раз объяснял россиянам, почему в самое ближайшее время в их домах отключат свет. Оказывается, потому, что большинство предприятий задолжало Чубайсу какие-то бешеные деньги. При чем здесь дома россиян, было неясно, хотя Чубайс старательно пытался объяснить или делал вид, что пытался.

По третьей программе хвалили мэра и ругали министра печати, но делали это на редкость скучно. Сразу хотелось разлюбить мэра и полюбить министра печати, хотя ничего хорошего от министра печати никто никогда не видел, а мэр заставил фонари на улицах светить, а транспорт ходить в некотором соответствии с расписанием.

По четвертой программе рассказывали, как Анатолий Быков убивал конкурентов, находясь при этом почему-то то ли в Греции, то ли в Венеции. Покойные конкуренты все до одного были криминальными авторитетами, поэтому средний зритель немедленно проникался симпатией к Анатолию Быкову и недоумевал, за что такого хорошего человека упекли в каталажку. Он ведь не честных граждан убивал, а бандюганов, елки-палки!..

По пятому каналу шел сериал “Бандитский Петербург”, если не клон, то брат-близнец давешних “Ментов”.

По шестому три феминистки обсуждали судебный процесс над четвертой, которая зарезала своего мужа. Или не зарезала, но пыталась. Или не пыталась, но написала в редакцию, что мечтает об этом. Саша решила, что все они, исключая ведущую, просто больные и неуверенные в себе женщины. Ведущая была хороша и очень в себе уверена. Смотреть на нее было приятно. И было бы еще приятнее, если бы она не так старалась втолковать окружающим, что она обыкновенная – как все – и добилась успеха, славы и собственной передачи исключительно своими силами. Это была не правда, и все понимали, что это не правда, поскольку знаменитого папу-режиссера знали и любили в народе, и от этого постоянного “я как все” было почему-то не то чтобы стыдно, а неловко.

На этом возможности Сашиного телевизора иссякли, и она поняла, что если сейчас же не выпьет чаю, то завоет на весь дом от безысходности, тоски и страха. Давным-давно пора купить нормальный электрический чайник и кипятить его в комнате, а не таскаться на кухню, где воняет рыбой и соседи перекликаются как в лесу, но в последнее время Саше совсем расхотелось жить и стало наплевать на чайник.