Джейн Хичкок - Светские преступления

Только в последующие дни у меня появилось желание поразмыслить насчет мистера Брэда Томпсона. Надо признаться, он занимал меня в первую очередь как средство к сведению счетов с Моникой. Поквитаться я могла, только снова оказавшись с ней на равных, а еще лучше, став богаче ее. Возможно, думала я, ко мне приближается рыцарь на белом коне. Но даже если это не так, на столь престижном мероприятии ничего не стоит встретить другого кандидата в мужья. Должен же и меня где-то ждать алмаз неограненный! Нет прииска богаче, чем «Уолдорф» в этот знаменательный день.

Разумеется, я не сознавала, до какой степени отравлена ненавистью к Монике. Навязчивые, неотступные, изматывающие мысли уже давно проникли в мое сознание, а теперь готовились овладеть моим сердцем. Меня, всегда равнодушную к деньгам, трясло от золотой лихорадки, как одну особу, известную следующим высказываем: «Меня меньше всего волнует, если мужчина — полный нуль. Главное, чтобы на его банковском счету было побольше нулей. Любовь проходит, а деньги остаются».

Для начала следовало вернуться в хорошую форму. В прежние времена мне было достаточно обратиться в любой из салонов, где пациенток за бешеные деньги гоняют до седьмого пота и кормят одним листовым салатом. Поскольку теперь это было мне не по карману, я записалась в местный гимнастический зал, начала бегать по утрам и села на суровую диету. Три недели прошли в полумертвом состоянии, зато потом наступил взрыв энергии. Сбросив первые пятнадцать фунтов, я позволила себе надеяться на благополучный исход. Как забытая кинозвезда, я чувствовала, что мой час еще пробьет. Накануне долгожданного события я уже была в прежнем весе и выглядела лучше, чем последние десять лет.

Одеваясь для вечера, я думала о том, какова будет общая реакция на мое появление. В конце концов, прошел целый год после стычки с Дентами и почти три — со дня смерти Люциуса. Моя история была теперь известна каждому в Нью-Йорке, не исключая молодой филиппинки из ближайшего маникюрного салона под названием «Руки вверх!». Чтобы выйти на люди, нужно было забыть об этом факте, иначе вряд ли получится держать голову достаточно высоко. Я не могла позволить себе ни уныния, ни грусти — золотая рыбка не клюет на кислую наживку. Ради мистера Рыцаря-на-Белом-Коне приходилось пестовать в себе дерзость.

На подготовку ушли часы. Не имея денег на новый вечерний туалет, я была вынуждена вспомнить о своем бывшем гардеробе, который очень украсил простенький платяной шкаф. Я утешала себя тем, что только глупенькая дебютантка выходит в свет в остромодном наряде, дама постарше тем элегантнее, чем более классический стиль предпочитает. В связи с этим я втиснулась в облегающее платье без лямок, цвета бургунди, чтобы гармонировало с рубинами в ожерелье Марии Антуанетты.

Ожерелье оставалось теперь единственной моей драгоценной вещицей, и я подняла его, вынув из футляра, — священную реликвию. Долго я держала его перед окном, восхищаясь тем, как свет пронизывает рубины, играет в бриллиантах и теряется в черных жемчугах. При этом я думала: пусть пользуется моими деньгами, все равно у нее нет ничего столь прекрасного.

Перед выходом из дома я прополоскала рот эликсиром и брызнула на язык немного духов, чтобы сделать дыхание слаще. Этот маленький трюк я переняла у Клары Уилман вместе с советом никогда не есть на свидании закусок с креветками и копченой лососиной — после них изо рта несет, как из помойки, что ни предпринимай.

Я оглядела себя в зеркало и осталась вполне довольна собой, хотя и прическа, и макияж были делом моих рук — не то что раньше, когда парикмахер и визажист ездили на дом перед любым мало-мальски важным событием.

Я чувствовала, что хорошо подготовилась: я стройна, привлекательна и спокойна. Только так и можно представать перед миром. Мне не терпелось показать Монике, что она так и не сумела меня растоптать.

Глава 22

Чтобы поймать такси до центра, пришлось выйти на продуваемый ветром угол Лексингтон-авеню. Стоя там, я с тоской думала о тех днях, когда уютный лимузин ждал прямо у выхода. Если первое время Каспер представлялся мне в воспоминаниях как тупица, зануда и тайный приспешник Люциуса, теперь это было бесценное сокровище, шофер из шоферов, пунктуальный, невзирая на капризы погоды, без протеста развозивший по сорок приглашений в день.

Наконец одна из желтых машин соизволила остановиться. Салон пропитался густым запахом какой-то экзотической кухни. Я вовремя заметила на заднем сиденье жирное пятно размером с ладонь и забилась подальше в угол. Шофер понятия не имел, что такое «Уолдорф-Астория», а о Парк-авеню знал только понаслышке — это был его первый рабочий день. Я сказала, что буду указывать ему дорогу, если только он убавит громкость радио. Вместе со счетчиком включилась невнятная запись голоса какой-то знаменитости, пролаявшей «Пристегнись!». Такси тронулось, в открытое окошко ворвался ветер и растрепал мне прическу.

Глядя, как мимо проплывают городские огни, я припомнила другой вечер перед выходом в тот же самый ресторан на подобное мероприятие. Люциус был тогда в списке почетных гостей и ужасно суетился, пока я готовилась, все время повторяя, что надо бы выглядеть «подороже». Это было отчасти только шуткой. Жены состоятельных мужчин, как и вывески их контор, призваны отражать прочность положения, вот и Люциус демонстрировал свою значимость с помощью моих туалетов и драгоценностей. В тот вечер мне никак не могло прийти в голову, что однажды я буду отброшена за ненадобностью.

Чтобы скоротать время (и убедиться, что не все в прошлом), я затеяла сама с собой маленькую игру: взялась за подсчет стоимости моего теперешнего наряда. Вечернее платье обошлось в двенадцать тысяч (оно стоило дороже, но мне, как постоянной клиентке, предоставлялась скидка); ожерелье Марии Антуанетты — в четверть миллиона, часики-браслет из белого золота с бриллиантами — в восемь тысяч, туфельки — в семь тысяч пятьдесят, и так далее, и так далее.

И вот, разодетая как кукла, я сидела в жалком вонючем такси, где надрывалось радио, а обед, похоже, раскладывали прямо на сиденье. Внезапная жалость к себе пронзила мне сердце, но тут такси остановилось перед светофором, и я отвлеклась на бродягу, что устроился на ночь прямо на тротуаре. Рядом стояла покосившаяся тележка из супермаркета со всеми его пожитками: жестянками из-под содовой и пива, пустыми пакетами, обносками одежды, стопкой газет и тому подобными ценностями. Это было зрелище не из тех, что могут развеять печаль, и все же я не могла оторвать взгляда, пока такси не тронулось.