Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

– Поговорили?

– Лучше бы не разговаривали, – она махнула рукой, – он так переживает из-за пропавших в Афгане журналистов, но все же старается держать себя в руках.

На это просто больно смотреть. Можно, я выпью твой чай?

Алина уже сунула в рот огурец, жевала и жмурилась от наслаждения, но с энтузиазмом промычала, что Малышева может выпить ее чай, съесть ее салат и заесть ее рыбой. От рыбы с салатом Лена отказалась, налила себе чаю и поболтала ложечкой в чашке.

Они много лет дружили, и всегда встреча с Малышевой приводила Алину в состояние душевного равновесия, как будто возвращала разум, – такая особенность была у ведущей программы “Здоровье”!

Пока Малышева болтала ложкой, Алина прикидывала, рассказать или нет о посланиях в верстке и прочих трудностях ее сегодняшнего существования, и решила рассказать.

Вряд ли Лена немедленно объяснит ей, как поймать преступника, но зато, возможно, скажет что-нибудь утешительное и ободряющее – то, чего так не хватало Алине.

И она рассказала.

Шаг за шагом.

О гадких записках. О том, что новая команда приняла ее в штыки. О том, что программы плохие. О том, что она чувствует себя очень неуютно и все время тоскует по четвертому каналу, где все так хорошо к ней относились. О том, что все до одного подозревают ее в связи с Башировым.

На этом месте Малышева, до этого слушавшая совершенно спокойно, вдруг вскипела:

– Да тебе-то какое дело до того, кто и в связи с кем тебя подозревает!

– Ленка, я никогда с ним не спала, ты же знаешь!

– Я знаю, ну и что?! Да хоть бы ты с ним всю жизнь спала, почему тебя касается всякая ерунда, которую про тебя говорят?! Если бы я слушала, что про меня говорят…

– Но это же не правда! – Алина вдруг пятнами покраснела, и слезы зазвенели в голосе, обычно низком, “сексуальном”, как называли его журналисты, и Малышева посмотрела с изумлением.

Они давно привыкли ни на что и ни кого не обижаться “до слез”. Только трепетные и ничем не занятые барышни могли позволить себе подобное. Они – нет.

Они слишком давно и много работали и слишком хорошо знали себе цену, чтобы их могли расстраивать подобные пустяки.

Подумаешь, кто-то что-то сказал! Или написал, или показал!

Мы сильнее, умнее, взрослее. Мы профессиональны, каждая в своей области, энергичны и очень хорошо образованы. Мы любим нашу работу и некоторым образом осведомлены о том, что на наши места претендует целая армия красавцев и красавиц, готовых отдать все, что угодно, включая свою бессмертную душу, за эти вершины.

Мы слишком уважаем себя, чтобы ни с того ни с сего рыдать в телевизионном буфете из-за каких-то глупых слухов!

– Алина, – сказала Малышева насмешливо. – Держи себя в руках! Главное, из-за этого маньяка, который пишет записки, ты не плачешь! А из-за Баширова готова!

– Ленка, я больше не могу.

– Чего ты не можешь?!

– Ничего. Я раньше ходила на работу, как на праздник, честно. А теперь иду, как на виселицу. Я стала всех бояться из-за этого придурка, понимаешь?! Я на стоянку боюсь ночью идти, мне кажется, что он на меня нападет.

– Найми охранника. Временно.

– С ума сошла?!

– Не сошла. Он неделю за тобой походит, надоест до смерти, зато ты успокоишься.

– Я боюсь верстку открывать. Вот я сейчас ушла из комнаты и все время думаю, что там будет, когда я вернусь! Что же мне – убираться прочь, а то меня убьют?!

– Скорее всего, никто тебя не убьет, – хладнокровно сказала Малышева. – Люди, склонные к публичной истерии, как правило, не представляют серьезной опасности.

– Спасибо, – поблагодарила Алина язвительно. – Ты меня утешила.

– Да что мне тебя утешать! Ты сама все понимаешь.

Ты блестящая ведущая, умница и красавица. Конечно, ты всех раздражаешь! А тот, кто тебе записки пишет, просто ненормальный. И как раз это так оставлять нельзя. Его нужно найти, потому что, во-первых, у него может быть маниакально-депрессивный психоз, а во-вторых, он так и будет действовать тебе на нервы, пока его не остановишь.

– Ну, – сказала Алина, – ты меня еще больше утешила. Я и так боюсь ужасно. Была Храброва, а стала Трусова! И Бахрушин ничем мне не помогает. Не до меня ему.

– Если бы ему в такой ситуации было до тебя, я бы сказала, что у него психоз! Но ведь есть же этот, который на твоей стороне! Как его?

– Ники Беляев, – подсказала Алина. Неизвестно почему, его имя, попробованное на вкус, вдруг понравилось ей. – Но он просто оператор.

– Он мужчина, – возразила Малышева, – а этого уже достаточно. Я на той неделе разговаривала с академиком Серегиным, это такой великий специалист в области человеческого мозга, и он сказал мне совершенно удивительную вещь. Я врач, но об этом не знала.

– Малышева, – удивилась Алина, – неужели есть вещи, о которых ты не знаешь?!

– Есть, – призналась Малышева. – Вот, например, про мужские мозги.

– Всем известно, что ничего такого не существует в природе.

– Как раз наоборот, – серьезно сказала Лена. – Оказывается, мозг мужчины на пятьдесят граммов тяжелее женского. В масштабах мозга это огромная разница, Алин. Гигантская. Космическая. Кроме того, мужские нервные клетки имеют гораздо больше отростков, чем женские, а это означает наличие дополнительных ассоциативных связей. Мужчина мыслит гораздо шире и глубже, он так устроен физиологически, представляешь?

– Нет, – пробормотала Алина, уязвленная против собственной воли.

Выходит, они и вправду умнее?! Ни при чем тут мужской шовинизм?!

И она спросила:

– А равноправие?

– С этим беда, – весело ответила Малышева. – Причем именно на уровне конструкции, устройства.

Пока мы не поправим конструкцию в целом, они все равно будут умнее нас. Все гении – мужчины. Главное, про это и так было известно, а сейчас просто нашлось научное объяснение. Так что твой оператор все равно умнее тебя, по крайней мере, потому, что он мужчина.

Алина категорически не желала признавать, что Ники Беляев умнее ее.

– А вдруг я Мария Кюри и мой мозг тяжелее всех мужских мозгов, вместе взятых?

– Ну, это вряд ли, – безмятежно сказала Лена. – Судя по тому, как ты разошлась из-за Баширова и из-за этих посланий, ты как раз и есть типичная женщина.

Тобой управляет твой гормональный статус.

– Тьфу на тебя, Малышева.

– Но это научный факт. Мужчины гораздо более пригодны для творческой и всякой такой работы, чем женщины. Женщины пригодны для каких-то простых и объяснимых действий. Академик Серегин мне сказал, что для женщины самая подходящая работа – это, например, надзиратель в тюрьме. Всех построил, всем раздал задания, потом проверил их выполнение и выдал обед. Все.