Эшли Дьюал - У истоков Броукри (СИ)

— Договорились.

Я осматриваю белоснежное, приталенное платье подруги и растягиваю губы. Она не представляет, как прелестно выглядит. Будто лебедь, склонивший голову от грусти. У нее худые плечи, тонкие кости торчат из-под ткани, но она не выглядит неуклюже. Скорее она выглядит хрупкой. Я боюсь к ней прикоснуться, просто киваю, прощаясь, а затем остаюсь одна. Вскидываю подбородок.

На самом деле, как бы легкомысленно не выглядело мое непослушание, я ничуть не боюсь расплаты. Мне все равно. Я прекрасно понимаю, что встречу неодобрение, что все взглянут на меня, нахмурив брови, но мне наплевать. Я впервые точно знаю, что поступаю верно. И я не бунтую, я высказываю свое мнение; показываю свою позицию. Люди вправе не одобрить ее, но они не смогут меня переубедить.

Я открываю двери зала и переступаю через порог. Мое платье недлинное, непышное. Но оно плавает, вьется на ветру и скользит по воздуху, будто невесомое, не переливаясь в тусклом свете и не отражая ярких нот. Оно черное, как мои мысли.

Спускаюсь по ступеням, и десятки глаз обращают на меня внимание. Иду медленно и осторожно, гордо выпрямив спину, вздернув подбородок. Низ платья сделан из перьев, а верх — с кружевной спиной. Почему-то мне не страшно видеть неодобрение в глазах тех, у кого костюмы белее снега. Меня задевает предубеждение и гнев в глазах тех, чья одежда, как и моя, чернее ночи. Что их насторожило? Неужели так сложно поверить в то, что я на их стороне; что я хочу помочь?

Люди расступаются передо мной, будто я носитель опасного вируса. Их взгляды так и норовят проникнуть сквозь меня, испепелить меня изнутри. Музыка становится тише. Я дышу еще громче. Чувствую, как где-то в горле бьется сердце.

— Что это?

Замираю. Набираю в грудь воздуха и оборачиваюсь.

— Это платье, Конрад.

Парень глядит на меня, стараясь унять злость, но вид у него оторопелый. Он нервно мнет в пальцах низ белоснежного пиджака, нервно кривит губы, нервно подходит ко мне.

— Оно черное.

— Я знаю.

— Зачем? — Его карие глаза становятся огромными. В них застывает вопрос, ответ на который сам парень не хочет услышать. — Что ты делаешь, принцесса.

— Я пришла на танцы.

Тишина. Люди смотрят на нас, Конрад смотрит на меня, а я не смотрю ни на кого. Я слышу начало какой-то красивой музыки. Фортепиано в миноре подчеркивает настроение, томящееся в моей груди, и я почему-то горько улыбаюсь. Поднимаю глаза на парня. Тяну к нему руку, будто спрашиваю: потанцуем? Но Конрад не спешит с ответом. Он смотрит в мои глаза и испепеляет их диким разочарованием, на которое способны лишь некоторые люди, утратившие веру во все, что может ее иметь. И я вдруг понимаю, что он не возьмет меня за руку. Он не примет меня такой.

Бофорт молниеносно становится тем же человеком, что испепелял меня ненавистью, и я больше не вижу в его взгляде прежней пылкости или же волнения. Парень выдыхает и уходит, не одарив меня объяснением.

В зале становится душно. Я оглядываюсь. Теперь на меня смотрят не удивленно и не ошарашено. Это презрение. Я — предатель. У людей такие перекошенные от злости лица. И им не хватает лишь заорать во все горло об омерзении, растущем в груди параллельно с разочарованием. Но они молчат. Они просто смотрят на меня, как на экспонат в музее, а я оглядываюсь вокруг и не вижу ни одного родного лица. Все чужие, колючие. Я пришла на пир, где наслаждаются моим унижением. Но я ведь сама этого хотела. Сама рвалась в бой, вот и получила то, что должна была. Я идиотка.

Мне страшно и не по себе. Круг становится все шире, люди отдаляются все дальше, и их взгляды убивают меня, мечут молнии. Мои плечи поникают, я чувствую себя глупо и потерянно, а затем вдруг рядом становится тепло. В оцепенении я оборачиваюсь.

Синие глаза Эриха Ривера прожигают во мне огромную, зияющую дыру, размером с те различия, что существуют между нами. Но потом неожиданно что-то меняется. Я гляжу на него, молчу, но так и рвусь спросить: что ты творишь? Они ведь видят тебя, видят, как ты смотришь на меня, как я смотрю на тебя! Но он не отходит. Парень протягивает вперед руку, а я невольно хватаюсь за нее и судорожно выдыхаю, прикрыв глаза. Он притягивает меня к себе. Кладет ладонь мне на талию, чуть ниже лопаток, и сглатывает. Я слышу, как неровно он дышит, и крепче пальцами сжимаю его плечо. А затем мы начинаем танцевать.

Сначала очень медленно. Шаг вперед и шаг в сторону. Робко и неуверенно, будто бы мы и не танцевали прежде. Теперь немного быстрее. Я не смотрю парню в глаза, упрямо и немного испуганно испепеляю пол, сверкающий от тусклых ламп. Мы движемся, музыка уносит нас в другое время, исчезают знакомые лица, сливаются в сплошное пятно взгляды и сверкающие там молнии. И звук становится шумной и изнывающей от тоски мелодией, в которой нет места просветлению, но в которой так же темно, как и в наших сердцах. Мы непроизвольно становимся друг к другу ближе, и вот я уже почти прикасаюсь лицом к его груди, а он обхватывает ладонью мою талию так, что его длинные пальцы касаются моих бедер. Мое дыхание сбивается, внутри вспыхивают искры, и я невольно поднимаю взгляд и оказываюсь в плену взволнованных, синих глаз, излучающий тепло и растерянность. Да, Эрих, смотрит на меня, а я смотрю на него. Не дышу, и он не дышит. Голова кружится, но мы стоим. Мы больше не танцуем. А колени предательски подгибаются, будто бы на мои плечи свалилась тяжесть всего мира. Наверно, так и есть, потому что, глядя в глаза Эриха, я хочу погибнуть, но не ощущать этой странной боли, желания и страха. Но я не погибаю. К огромному удивлению, парадокс, который свел нас друг с другом, еще и оживил меня, а чувства, вызывающие у людей ужас, дали мне крылья, будто бы нет в жизни ничего более правильного, чем умирать под взглядом Эриха Ривера.

Мэлот возникает рядом неожиданно. Он хватает меня за руку и тянет на себя, будто я не могу воспротивиться. Эрих рвется вперед, но его также останавливают крепкие руки Рушь Дамекес. Она шипит ему что-то на ухо, а я плетусь за братом, зажмурившись крепко и сильно, будто не хочу больше видеть. Но затем вдруг мною овладевает злость. Я грубо и резко выдергиваю кисть из цепких пальцев брата и замираю, впялив в него решительный взгляд. Мы оказываемся в пустом коридоре, и мой возглас эхом разносится по воздуху.

— Хватит!

Мэлот оборачивается. Непонимающе встряхивает головой и переспрашивает:

— Что?

— Я сказала, прекрати. Ты не имеешь права так поступать. Я ведь…

Брат наступает на меня. С каждым его шагом я пошатываюсь назад, и в итоге меня впечатывает в стену, будто бы энергетической волной. Растерянно смотрю в глаза Мэлота.

— Ты спятила? — громыхает он, и его крик врезается в мое тело, будто клинок. — Что у тебя на уме? Какого черта?