Эшли Дьюал - У истоков Броукри (СИ)

Стоит ли сейчас говорить о чем-то нормальном? О простой жизни, о прочих нелепых проблемах и трудностях? Черт, да раньше все было просто идеально! Даже с молчанием и с непониманием, с ненавистью, с презрением. Все это можно пережить, но правду? Легко ли жить с ней, если она, как яд, разрушает тебя, обезоруживает. Я, будто плаваю, летаю в облаках. Словно я приняла что-то или выпила. Я не верю, пусть и понимаю, что никуда не денусь от реальности. И это сводит меня с ума. Сводит с ума мое тело, которое не хочет и двигаться; которое отказывается подниматься, жить дальше. Все теперь иначе. Все стало гораздо хуже и страшнее, и главное — причина внутри меня. Причина — мое сердце. Или и не мое вовсе? Как тут удержаться от нервного смеха? Или как не разреветься в панике? Я ни черта не понимала в жизни, пока она не схватила меня за горло и не сдавила в своих не в меру сильных тисках. Раньше было лучше. Раньше было проще. А сейчас — мне жутко и банально страшно, будто бы если я поднимусь с постели — значит, я приму то, что со мной случилось; то, кто я есть. А я не хочу принимать. Ни сейчас, ни позже.

Моя семья — огромная загадка, ребус, на решение которого нужны годы. О, мой отец рисковал всем, чтобы спасти меня, но сейчас ему нет до меня никакого дела. Где логика? Я не понимаю. А мама…, да, она, возможно, терпеть меня не может. Но тогда, что ее здесь держит? Почему она не сбежала, не кинулась прочь из этого чертова дома? Ей важны дети или муж? Смеяться можно вечно! Ведь ни я, ни Мэлот, ни папа — никто не вызывает у нее в груди хотя бы малейшего колебания! Тогда что она тут забыла? Почему еще не рванула к двери и не унеслась прочь, как можно дальше?

Только подумать…, мой отец выкрал мою сестру. Они вырезали ее сердце, вшили в меня, будто стряпали куклу! Живое сердце, живой девочки…, как они могли? Это ведь не преступление против общества. Это преступление против человеческой натуры, морали, я не понимаю! Или понимаю…, ох, голова гудит! Меня тянет то кричать, то плакать. То я не могу поверить в то, что сделал мой отец, то говорю ему спасибо. Это сводит с ума! Это не дает мне покоя, и я постепенно лишаюсь рассудка и становлюсь сумасшедшей. Еще чуть-чуть, и меня запрут вместе с тетей. Ха! Хотя бы познакомимся поближе.

Неожиданно в комнату кто-то входит. Я не смотрю. Продолжаю прожигать взглядом белый потолок, будто вот-вот и увижу нечто новое в этом сплошном, блеклом пятне.

— Дор? Что происходит?

Это Лиз. Она садится рядом и громко выдыхает.

— Может, расскажешь, какого черта ты здесь пропадаешь?

— Нет.

— И почему?

— Не хочу.

— О, Боже. Это как-то связано с сыном «палача»? Да? О, я убью его! — подруга рычит и пристукивает ладонью по кровати. — Что он уже натворил?

— Ничего. — Едва слышно отвечаю я. Прикусываю губы: они убили мою сестру. Как же смириться с этим? Или не нужно мириться. Черт подери, что же мне делать?

— Дор, поговори со мной. Что случилось?

Я не отвечаю. Закрываю глаза и протяжно выдыхаю: надо просто пережить это. Или просто сбежать. Может, действительно, уйти? Собрать вещи да рвануть за горизонт; туда, где нет знакомых; где нет тайн. Вот только прошлое будет со мной в любом месте. Никуда оно от меня не денется, будет следовать по пятам, словно тень, куда бы я ни пошла.

Неожиданно подруга ложится рядом. Повторяет мою позу: откидывает назад голову и складывает на животе руки. Мы вдвоем пялимся в потолок. От Лиз пахнет сладостями, и я почему-то дергаю уголками губ. Мы всегда были вместе, выслушивали друг друга, пусть часто и не понимали, почему те или иные вещи ранят нас сильнее или меньше остальных. Но, наверно, иногда выслушать — уже помочь. Необязательно прочувствовать всю ту боль, что чувствует друг. Главное, просто быть с ним рядом, взять за руку, сжать ее, сказать, что никуда не денешься. Я часто жалуюсь, что я одинока. Но так ли это? Лиза всегда рядом со мной, а я только сейчас обратила на это внимание.

— Тебе передали конверт с цветом костюма на танцы, — говорит она, взмахнув рукой. В пальцах она сжимает бумажку. — Прочтешь? — Я покачиваю головой, и тогда она тихо и протяжно выдыхает. — Ладно, тогда прочту я.

Лиз открывает конверт, достает лист и горько улыбается.

— Белый. — Она смотрит на меня. — Ты удивлена?

— Ужасно.

— Осенние танцы — событие, Дор. У нас давно не происходило ничего хорошего, а мы с тобой всегда весело проводили на них время.

— Какие танцы, Лиз? — Я тоже смотрю на подругу. — Мне кажется, мир сошел с ума. Я не представляю, как пойду веселиться, когда вокруг столько неприятностей.

— Отвлекись, расслабься хотя бы на один день, слышишь? Ты на себя не похожа.

— А на кого я похожа? — Сглатываю. «На Катарину». Вот, кто я. Не Адора де Веро, а Катарина Штольц — убитая маленькая девочка, чье сердце продолжает жить внутри меня.

— Я думаю, танцы — это отличная возможность на время позабыть о проблемах.

— Это отличная возможность для Мэлота и его слуг унизить ребят из Нижнего Эдема. Ты ведь сама понимаешь, что им достался «черный». Это несправедливо. Наши придут в белоснежных костюмах, платьях…, а они — запятнанные, чужие. Это нечестно.

— Ты все усложняешь, — вздыхает Лиз, — на самом деле, никто и не заметит разницы.

— Тогда к чему это деление на цвет? Пусть каждый сам выбирает, в чем придет. Или же это невыгодно нашим, правильно? Какой прок от танцев, если и посмеяться не над кем будет? Они этого не допустят.

— Все твои слова граничат с чем-то опасным, — шепчет Лиз. — Ты, словно бунтуешь, а я не хочу, чтобы ты бунтовала. Может, ты и права в чем-то, вот только какая разница? Ты должна быть в порядке, а с твоим рвением к справедливости, ты наберешься проблем. Ты ведь в курсе, правда?

— Не знаю, что может быть хуже того, что уже успело со мной случиться.

— Люди болеют, умирают…, а ты заперлась в комнате от несчастной любви.

— Дело не в Эрихе.

— Тогда что с тобой происходит?

— Что с нами происходит! — Возмущаюсь я и встаю с постели. Подхожу к окну и лихо раскрываю окна. Ветер отбрасывает назад мои волосы, а я подаюсь вперед. — Мы живем и не видим того, что творится вокруг. Ты знаешь, что за стеной люди умирают от голода? Я видела, как они лежат на асфальте мертвые, Лиз. В последнюю очередь их заботят танцы.

— Святая Мария и Иосиф, что ты за стеной делала?

— Какая разница? Важно, что мы издеваемся над ребятами из Нижнего Эдема, но они этого не заслуживают. Они не виноваты в том, что родились за стеной. Они не виноваты в том, что их родители бедные.

— Ого, а тебя это задевает не на шутку. Верно? — Подруга поднимается с кровати. — Я что-то упустила? Ты всегда была на их стороне, но сейчас, у меня такое чувство, будто тут замешано что-то личное. Признавайся. Что происходит?